Колдовские чары

— Ну, вот вы и вмешались… История будет знать о том, что Мария Стюарт казнена. Я же стану готовить большую высадку в Англии, помня ваши предостережения. Хотя при этом настоящая Мария Стюарт осталась жива. Историю не переменишь, сударь, сколь бы ловко вы ни действовали оружием. Впрочем, за вашу опасную и успешную службу я хочу наградить вас. Не хотите ли остаться у меня на службе? Вы очень толковый малый.

— Благодарю вас, ваше величество, но я подумываю возвратиться на Русь. Там у меня семья. Но вначале заеду во Францию. Попробую проверить еще раз, возможно ли изменить ход истории…

— Что ж, поезжайте. И получите еще один урок: то, что написано на Небесах, человеку не изменить. Риварес выдаст вам наградную сумму.

И король позвонил в колокольчик. Начальник секретной службы явился тотчас же.

— Дон Риварес, я прошу вас выдать этому синьору пятьсот дукатов за отлично выполненное задание. И храни вас Бог! Марию вы спасли, и это вам на зачтется Небесах.

Константин поклонился и вышел, а Филипп длинными и сильными пальцами снова принялся крутить огромный глобус полированного дерева.

Говорят, что в архивах Ватикана до сих пор хранится переписка Марии Стюарт и папы римского. Но вот беда — никто никогда полностью этих писем не видел. При этом они не охраняются швейцарскими гвардейцами, не лежат в каких-то особых сейфах. Просто архив столь громаден и запутан, что даже жизни десяти человек было бы недостаточно, чтобы разобрать хотя бы четверть его. Все лежит на поверхности — вот только с поверхности ничего не достать. И это — лучший способ оставить тайное тайным…

Глава шестая,

откуда следует, что иные коронованные особы ничем не лучше уличных девок

Престарелая «мать Франции», как называли Екатерину Медичи, сидела в своем будуаре, тщетно вертя зеркало «машины жизни», оставленной великим Мишелем Нострадамусом. Она помнила, как он показывал ей действие машины. Она видела в зеркале мужа, Генриха Второго, с глазом, пронзенным осколком копья, увидела лицо Карла Девятого, на совести которого были тысячи зарезанных в Варфоломеевскую ночь гугенотов… Зеркало, сделав пятнадцать оборотов, указало на пятнадцать лет его правления.

Потом в зеркале мелькнуло лицо ее болезненного сына Франциска. И зачем она его только женила? Брак не пошел ему на пользу, и юноша процарствовал не больше года.

В зеркале показалось лицо Генриха Наваррского. Колесо провернулось двадцать два раза и остановилось.

«Боже! И этот изверг будет править, да еще так долго!» — подумала в ужасе Екатерина, все пытавшаяся увидеть в зеркале лицо сына, правящего короля Генриха Третьего. Но оно не показывалось вообще, и это разозлило старую женщину.

В дверь постучали. Камеристка просунула голову:

— Ваше величество, пришел тот самый господни Росин. Вы помните, он передавал рекомендательное письмо от его величества короля Испании. Новый Нострадамус…

— Ах, помню, помню!

Екатерина Медичи вскочила на ноги. Кажется, она и к старости не растеряла своей итальянской горячности.

— Пусть немедленно войдет.

Через несколько мгновений в комнате стоял Костя, одетый по последней французской моде, но без особого щегольства. Ясновидцу оно оказалось бы не к лицу. Короткие панталоны без ватных вздутий, камзол без «гусиного брюха», отложной кружевной воротничок, небольшой бархатный плащ, накинутый на плечи и стянутый на груди плетеным шнуром. В руке — шляпа с серебряной пряжкой и с высокой тульей. Поля — небольшие…

Костя низко поклонился, а королева-мать протянула ему свою руку для поцелуя, что было модно и во Франции.

— Садитесь сюда и дайте мне вначале вас хорошенько рассмотреть, господин Росин. Я сразу вам скажу, что не верю в ваши способности. Или почти не верю… Кто после великого Нострадамуса способен заменить его?! К тому же, он отличался и отличными манерами, и обаянием. Но вы, признаться, тоже хороши собой. Откуда вы родом?

— Я из России…

— Признаться, я мало знаю об этой стране. Только то, что там больше тридцати лет правил Иоанн, кровопийца. Наверное, страна вздохнула спокойно, когда он умер, не так ли?

— Вздохнула, но, полагаю, ненадолго, — отвечал Костя. — Каким бы кровожадным ни был Иоанн Четвертый, но он держал народ в крепкой узде или, как говорят у нас, в ежовых рукавицах. Некоторые считают, что русский народ — раб по натуре.

— Да, я слышала это, — кивнула Медичи. — Но вы так не считаете?

— Это — величайшее заблуждение. Быть рабом в силу обстоятельств или по характеру своему — вещи противоположные. Вспомните Эзопа. Он тоже был рабом, но в душе это был свободнейший человек, смеявшийся в своих баснях над всеми и над всем. А тот, кто смеется, всегда предпочитает свободу. Когда обстоятельства несвободы падут, а это случится через десять лет, русские люди проявят такую анархию, такую смуту, которой удивятся сами. И сами примутся искать властелина, перед которым преклонили бы колена. Право, ваше величество, это очень странный по характеру народ.