Колдовские чары

Друзья Эктора и Клотильды, окружив их, начали прощаться, повторяя, что никогда прежде им не приходилось видеть такой свадьбы. Некоторые из них устремились вслед за новобрачными, когда они стали спускаться с поросшей травой набережной на пирс, где молодоженов ожидала лодка, которая должна была доставить их на судно. Филипп с Анжелой оказались в числе провожающих.

На набережной началось небольшое смятение, привлекшее к себе еще больше зрителей. Один из них что-то им кричал, но на него никто не обращал внимания.

Потом дядюшка Этьен, который вместе с тетушкой Астрид осторожно спускались по крутому склону, попросив ее подождать, помахал этому человеку. Тот скатился по склону прямо к его ногам, — это был бородатый человек, на лице которого отражалось сильное душевное волнение.

— Что вы сказали, месье? — спросил Этьен.

— Бонапарт продал нас американцам!

— Что ты несешь? Ты случайно не пьян?

— Это правда! Он продал Луизиану американцам за три миллиона американских долларов.

— Не может быть! — громко, убежденно возразил дядюшка Этьен. — Нам только что сообщили, что он завершил переговоры с Испанией по поводу возвращения Луизианы Франции! Для чего ему идти на попятный и продавать такой превосходный порт британским бунтарям?

— Чтобы получить деньги, необходимые ему для продолжения своих войн, само собой разумеется. Я говорю вам, что это правда. Известие доставлено вон на том корабле. Да помилуй нас Бог, теперь мы все американцы!

— Предатель! Грязный, вонючий предатель! — заорал, поддаваясь приступу гнева, дядюшка Этьен. Он был так же возбужден, как и его собеседник.

Все креолы гневно закричали. Почему это их превращают в американцев против их воли? Именно в тот момент, когда они так радовались, снова став французскими подданными. Независимо от того, какого они были происхождения, — испанского или французского, — американского гражданства они желали меньше всего на свете. Если только ничего другого не светило. Это невыносимо! Но что делать? Только поносить этого выскочку, генерала корсиканца, Наполеона Бонапарта! Пусть у него вылезут волосы на голове, все до одного! Пусть у него сгниют все зубы во рту, а все его любовницы ему наставят рога!

— От чего ты так расстраиваешься? — спросила мадам Роже у своего мужа. — Разве твой зять не американец?

— Из него получился бы значительно лучший француз, чем из меня — янки! — ответил дядюшка Этьен, чье рассуждение об этой новой нации основывалось почти целиком на его впечатлениях от грубых речников, которые гоняли по реке Миссисипи плоскодонки, груженные хлопком, выделанной кожей и бочками с жиром, а потом, напившись в стельку, бродили по улицам в поисках доступных женщин.

Чуть выше на покрытом травой склоне Филипп, кровь которого взбудоражили поцелуи Анжелы, открыто обнял ее при всех.

— Мы вернемся во Францию, любовь моя, — воодушевленно прошептал он ей на ухо. — В конце концов я ведь француз.

"Мы?" — подумала Анжела, почувствовав легкое головокружение. Но она не стала ему противоречить, хотя и услыхала за своей спиной шепоток какой-то женщины:

— Скоро состоится еще одна свадьба, разве нет?

7

Клотильда не приехала на свадьбу Анжелы. Она сообщила ей в письме, что беременна, что семья Эктора настаивала на том, чтобы она оставалась рожать в Филадельфии. Этот американский город — очень большой, писала он, но в нем нет ни веселья, ни респектабельности, свойственных Новому Орлеану. Ей трудно давался английский. Она очень скучала по всему. Тем не менее она была ужасно счастливой, и все проявляли о ней точно такую же заботу, как и в родном доме в Беллемонте.

Тетушка Астрид не находила себе места, она очень беспокоилась о Клотильде, которой приходилось рожать первого ребенка так далеко от родного дома, и, чтобы хоть чем-нибудь занять себя, с головой ушла в подготовку бракосочетания Анжелы.

Эта свадьба обещала стать кульминационным пунктом в общественной жизни, и не только из-за высокого титула Филиппа или его родственных связей с самим мэром. Весь Новый Орлеан был крайне заинтригован предстоящим событием, так как своевольная наследница Роже наконец согласилась надеть на себя ярмо брачных уз. Мужчины сплетничали об этом за чашкой кофе на бирже, а женщины судачили, прикрываясь веерами, на званых вечерах, рассказывая занимательную историю, которую адвокат Анжелы, не сумев преодолеть соблазна, поведал своему другу месье Дюбонне, который в свою очередь сообщил об этом своему лучшему другу. Эта история, само собой разумеется, была из разряда таких, которые никак нельзя было бы утаить, и вскоре весь город очень этим развлекался.

До оглашения намерения вступить в брак Анжела Роже настояла, чтобы Филипп де ля Эглиз в письменной форме отрекся от прав на ее собственность.

— Не может быть!

— Ее адвокат сообщил мадемуазель Роже, что этот документ превратится в пустую бумажку, если дело об этом будет передано в суд, на что она возразила, подчеркивая, что на карту поставлена честь маркиза.

— Ну а маркиз? Что он думает по этому поводу? Ведь он эмигрант, далеко не богатый человек.