У космонавта ровный пульс на старте.Нормален стрелок ход. Пищит прибор.Качают кислород. Негромок хорЭфира.Но в болезненном азартеВ земной экран впивается дублер.Он остается. Сколько трудных днейСближали их смертельные нагрузки!А разлучиться надо здесь, на «пуске».Дублер, придумай штуку посмешней!Спасибо, брат. Вот это, друг, по-русски.…Дублер! Твой пульс уляжется не скоро.И знает тот, который на борту,Что, если не осилит высоту,Страшней не будет на земле укора,Чем строгое сочувствие дублера.
5.
Завывал фургон «Межавтотранса»,Стекла вдрызг заляпав мошкарой:Полкуплета хриплого романсаДа плечевки кашель за спиной…Сухо мел восточный ветер, в трубыВыдувая легкие земли.Смех кривил обугленные губыБравших спирт и длинные рубли.Ветер страсти, воли и просторов!Те, кто различают голос твой,Не выносят долгих разговоров,А, вдохнув, зовут тебя судьбой.
6.
Снег над городом…Так в осокуПух роняет подбитый гусь.Ты, конечно, приедешь к сроку,Если ладно все. Я боюсьДолгих, ломаных, тупиковыхУлиц, твой стерегущих путьБезлюдьем закрытых столовых,Сквозняков, разрывающих грудьПод узором тонкого свитера.Я боюсь пожелать тебеЧужой ладони, чтоб вытерлаТот соленый снег на губе…
7.
Тюльпан не знает, что рожден в пустыне,Когда ласкает вешняя вода.Он солнцу отдается без стыдаНо, обжигаясь, дотлевает в глине.А корень жив: он не забыл урока.И дикий сок, дремавший много лет,Плеснет соцветье новое на свет,Лишь теплый луч потянется с востока.
8. Весенняя газель
Степные миражи… Далекие туманы…Опять мне снились кзыл-ординскиетюльпаны…Гортанный разговор и тюбетеек лоск,Над пловом сход семей: шербет… халва…обманы.И мутной Сыр-Дарьи в поля побег чумной,Где в сочных травах вязнут верблюжьикараваны,В кустах толчется гнус. И под слепойлунойНочами соловьи разнузданны и пьяны.Еще паленой охрой не вздулся горизонт,И горькая полынь не засорила краны,И в болевые точки солнце не впилось…Мужские влажные глаза нежныи странны…
Байконур – Москва, 1985
* * *
О плафоны бьется мошкара.Ну, гаси. Давай доспорим завтра.Вот увидишь, мы поймем с утра,Кто сильней и чья больнее правда.Может, губы не дождутся дняИли руки разберутся сами,Или строго глянет на меняСын твоими серыми глазами…
Друзья моего сына
Угрюмы, вооружены,Они толпятся в коридореИ все царапины войныОтстаивают в громком споре.И, околдован, оглушен,Мой сын, меня уже не слыша,За ними, сдернув капюшон,И каждая в подъезде нишаЕго свинцом взахлеб сечет —Ни тыла нет, ни обороны,Ведь не берут меня в расчетДвора жестокие законы.