Колдовской квест

– Все-таки решил свое дурацкое игрище устроить, – перебивая его, скрипучим голосом сказала бабка. Ее острые ногти неторопливо почесывали сладко жмурящегося кота за ушами – за одним… за вторым… пятым… восемнадцатым… – А ведь я тебя предупреждала… – она прижала кота покрепче к груди и, переваливаясь, тяжело шагнула вперед. Что-то громко ударило в доски эстрады. Ирка увидела, что вместо одной ноги у старухи протез – такой же пожелтевший и старый, как и ее ногти.

Тяжело пристукивая, бабка проковыляла к краю эстрады. Хищный крючковатый нос нацелился в толпу.

– Ха! – каркнула она. – У вас тут и несовершеннолетние имеются! Я так и знала!

Танька издала задушенный стон.

– Знаешь, кто это? – преодолевая накатившую слабость, прошептала она. – Лысая ведьма! Веб-мастерица с ведьмовского сайта! На что хочешь спорю!

Ирка чувствовала, что у нее нет сил даже кивнуть в ответ.

– Не разговаривать! – отрывисто бросила одна из конвоирш, угрожающе взмахивая дубинкой.

– Дети должны сидеть! – возвысив голос, провозгласила бабка и после короткой паузы добавила: – Дома! – Ее пронзительные глазки, как два шила, вонзались в толпу, поочередно выхватывая девчонок Оксаны Тарасовны. Робленные судорожно вздрагивали, когда в них втыкался этот острый взгляд, враз бледнели, будто на них выворачивали мешок муки, и низко-низко опускали головы, словно на затылок им давила тяжелая рука. – Несовершеннолетние должны быть постоянно и жестко изолированы от общества! Перемещения только в школу и только под конвоем родителей.

– У них каникулы, – потерянно пробормотал ведущий.

– Во время каникул несовершеннолетние должны содержаться в специальных лагерях! Расположенных в отдаленных местностях! – взгляд бабки нашел Таньку.

Ирка услышала, как подруга булькнула горлом, будто ее затошнило, и еще плотнее вжалась спиной в стену, словно хотела просочиться внутрь каменной кладки.

– Тяжелым трудом хоть немного компенсировать ущерб, который они постоянно наносят обществу! И ни в коем случае не перемещаться бесконтрольно! – старуха перевела глаза с Таньки на Ирку. Ведьмочке показалось, что ее ударили по лицу. Ударили очень больно и унизительно, и она вдруг ощутила себя абсолютно беспомощной. Она знала совершенно точно: она никто и ничто. Деваться некуда, старуха сделает с ней что захочет, сопротивляться бесполезно, можно только, корчась от страха, ждать, пока старая ведьма решит ее участь. Ирка почувствовала, что невольно съеживается в комок, под давящим взглядом ее голова покорно опускается…

И тут отчетливо поняла, что если она сейчас, как все, склонится перед старухой, то будет презирать себя всю жизнь. Не сможет без стыда смотреть на себя в зеркало… Даже не сможет жить сама с собой в одной комнате! Она резко запрокинула голову назад. Под черепом вспыхнула острая боль, будто она собственным затылком разнесла нависшую над ней бетонную плиту. Ирка болезненно охнула – и тут же почувствовала, что свободна. Силы возвращаются в тело, внутри закипает яростный рык, а из-под вздернувшейся верхней губы неудержимо лезут клыки…

Но старуха, кажется, ничего не заметила.

– И уж точно ни в коем случае не участвовать ни в каких развлекательных мероприятиях… – продолжала она свою речь, переводя глаза на Богдана.

Здухач дернулся было… и начал покорно обмякать под мертвящим взглядом. Ирка схватила друга за руку. Кончики острых собачьих когтей вонзились мальчишке в ладонь, и Богдан очнулся. Поднял голову, заморгал, будто внезапно разбуженный. В глазах старухи на мгновение промелькнула растерянность, тут же сменившаяся лютой злобой. Она подалась вперед еще больше, уже чуть не падая с эстрады, ее глаза, как два сверла, ввинтились Богдану прямо в лоб…

– Вот старая женщина все правильно понимает! – неожиданно послышался дребезжащий голос. Официант, невозмутимо расталкивая конвой воинственных ягишинь, пробился к эстраде и одобрительно покивал опешившей Бабе Язе. – Дети, таки да, не должны участвовать во всяких опасных играх! – в подтверждение он взмахнул совком, осыпая конвоирш осколками и мусором. – Дети должны быть почтительны к родителям своим и целый день изучать Тору… То есть теперь они, конечно, уже не учат Тору, – в голосе его прорезалось неодобрение, – а всего-навсего уроки, но они же и их не учат! – и он укоризненно поглядел почему-то именно на Таньку.

Таньку будто током ударило. Затравленное выражение разом исчезло с ее лица, она выпрямилась и возмущенно уставилась на дедка. Это она-то уроки не учит? Она, которую иначе как «зубрилкой заученной» в школе не называют? От негодования весь навеянный старухой ужас вышибло начисто.

– Заткните жидяре пельку![11] – сквозь сцепленные зубы процедила Баба Язя.

Размахивая дубинкой, одна из ягишинь с радостной готовностью подскочила к старику.

– Девушка, девушка! – выставив узловатые старческие ладони, официант пятился от нависшей над ним ягишини. – Ну ладно ваша мама, старая женщина, в прошлые времена воспитывалась! Но такая молодая красивая девушка не должна быть антисемиткой, это так несовременно!