Колдовской мир. Год Единорога

Не шагами, а малыми шажками переступая, напрягая все силы, шатаясь, продвигалась я вперед. Подавила я в себе неуверенность, заставила думать только о том, что предстоит еще сделать. Ведь страх, если ему поддаться, мог оставить меня беззащитной.

Лишь малая искра надежды у меня оставалась. Не встречали мы с Ауфрикой ничего сильнее противостоящей мне ныне Силы, но теперь знала я: не посвященный адепт породил ее…

Такая была у этой Силы мощь: за долгие годы никто не сумел противостоять ей, а потому уверенность в себе только крепла от века к веку. Но я не боялась – билась, не отступала и упорством своим могла пошатнуть ее веру в себя.

А еще я открыла, что, хоть стояли столбы поодаль друг от друга, была между ними преграда и изнутри спирали нельзя было посмотреть наружу. Итак…

Чуть не попалась я в простейшую из ловушек. Попеняла себе за невнимание. Устремившись вперед, позабыла о ритме движений, шла так, как шли ноги, а ритм этот служил не моим целям. Тогда без промедления стала я менять походку: широкий шаг следовал за коротким, приходилось и в сторону ступать, и даже подпрыгивать, чтобы ни разум, ни тело не смогла заворожить неведомая Сила.

Приготовилась я отразить новый натиск. Дважды пыталась она поразить меня и дважды не сумела. Значит, третий удар должен стать самым тяжким.

Вдруг померк свет луны. Но темнее не стало: как гигантские свечи, полыхали огненные столбы. И в этом бледно-зеленом свечении словно пятнами мерзкой болезни покрылись мои руки. Подавила я отвращение. Ведь двумя факелами горели в моих руках посох и узкая полоска по ободе кубка, синевой отливал их свет, белым пламенем тех свечей, что используют Мудрые для защиты от Древних.

Начался новый натиск: меж зловещим светом горящих столбов появились гадкие рыла, твари сплетались, кружили, скользили… Только Тьма могла породить эту мерзость! Но не отвела я глаз от чаши и посоха, осилила искушение, выдержала и это испытание.

Навалилось недоброе и на слух. Знакомые голоса кричали, молили, шептали, просили, чтобы я повернула обратно.

А поразив и глаза мои, и уши, попыталась эта Сила вновь убаюкать меня ритмом движений. Словно воин, окруженный врагами, отбивала я удары нескольких мечей сразу.

Но не могла злая Сила преградить мне дорогу, и шла я вперед.

И вдруг всё: наваждения, зов и давление ее – разом прекратилось. Но не было это ее поражением, только отступила она.

Завлекала меня повелительница здешних мест к центру спирали, собирала все свои силы, чтобы внезапно обрушить их на меня и победить. Воспользовалась я этой передышкой и пошла вперед быстрее.

Так пришла я в самый центр паутины, которую соткала… или же где поселилась та, что прокляла лорда ложбины Фроме. Там меня уже поджидали. Вереницей стояли мужчины, обратившись лицом к центру спирали. Двенадцать я насчитала, и последним стоял Элин!

Не было ни в одном из них искры жизни. Они были подобны статуям, настолько совершенным, что им требовалось только дыхание и тепло, чтобы стать людьми, но и того и другого им недоставало. Взглядами, как тяжкой цепью, прикованы они были к центру спирали, туда, где высилось подобие круглого трона, а на нем…

Сгустился туман, соткалась из него фигура женщины, нагой и прекрасной. Подбросила она вверх обеими руками дивные волосы, но не упали они книзу, не опутали обнаженное тело покрывалом, но хищными щупальцами заколыхались над головой. Серебрилось в лучах луны белое тело, серебрились и тонкие пряди, лишь глаза ее были темные, как две гнусные ямы, в которых таилась невыразимая мерзость.

Прекрасна была она, совершенна, а еще было в ней нечто, неотразимое для мужчины. Воплощением женственности была она, женской сущностью, обретшей плоть.

А потому не тянуло меня к ней… отталкивало. Ведь все, что заставляет женщин подозревать, ревновать, ненавидеть друг друга… все это тоже воплотилось в ней. И только тогда поняла она, что не мужчина я, невзирая на сходство. А поняв, обрушила на меня жар ненависти. Но готова я была и, подняв перед собой чашу и посох, отразила натиск. Ее волосы извивались, тянулись ко мне, словно пытаясь удавкой захлестнуть мое горло.

А потом она рассмеялась.

И было в этом смехе презрение. Словно королева увидела, что последняя служанка решила оспорить ее власть. Так уверена была она.

Подняла она руки к голове, вырвала прядь волос. В руках они разгорались все ярче, как раскаленный металл. Сплела из них веревку.

Но не стала я праздно ожидать ее удара. Слыхала я и о таких чарах. Так начинался приворотный заговор… бояться его не приходилось, но оборотная сторона любви – ненависть, а она – убивает.

А потому я запела, но не громко, почти про себя. И словами своими сковывала каждое движение серебряных этих пальцев, словно она плела, а я – расплетала.