Колдовской ребенок. Дочь Гумилева

– Ошибаетесь, – возразил Бокий небрежным тоном, будто речь шла о чем-то самом незначительном. – Да, мы можем подвести вас в любую минуту под высшую меру. Можем, но не станем. Власть наша укреплена недурно, нет необходимости в ликвидации всех несогласных. Вы ведь отчасти сталкивались с деятельностью моей лаборатории? Во всяком случае, несомненно, о ней были наслышаны. Я постоянно испытываю нужду в человеческом материале. С нашей бюрократией еще есть немалое количество сложностей. Но скажите… разве не увлекательная перспектива – участие в установлении физического бессмертия? Не спорю, есть риск. Но вдруг именно вам посчастливится первому?

Вот теперь Бокий, вне сомнения, видел душу собеседника. Она металась в глазах, словно человек, замурованный заживо, в панике, вслепую выщупывая и не находя выхода.

– Этот шанс реален, – как ни в чем не бывало продолжал Бокий. – Поверьте, наши… подопечные уже не умирают. То есть не то хотел сказать, право, шутка вышла. Еще не бессмертны, конечно. Но не умирают при опытах. При первых опытах подобное было неизбежным, но мы же разумные люди. Весьма разумные. Поначалу использовался самый бросовый материал. Подростки, пролетарии…

Бокий поморщился: царапнула неприятная мысль. Он не отогнал ее сразу, легко позволив себе забыть о человеке визави. Впрочем, и это тоже было частью отработанной методы.

Да, мысль неприятная. Стоило ведь поспешить. Взять из Ташкента этого профессора Михайловского, перевести на Соловки. Можно было, для скорости, арестовать, чтоб долго не возиться.

Рассказывают, он достиг прекрасных результатов. Сначала на собаках, после на обезьяне. Умертвлял животных, затем вливал в них кровь обратно. Какую-то особую кровь, «промытую». Обезьяна Яшка ожила. Восторгов была тьма. И в газетах писали о «дороге в бессмертие». Ему бы теперь ставить опыты на людях, уже пошли бы первые успехи.

Эх, был бы жив Яша, непременно бы ему эту ожившую макаку и подарить бы. На день рождения. Вот бы злился… Что-то второй раз Яша, покойник, вспомнился. Ладно, в плохие приметы мы не верим.

Но первый опыт профессора на человеке оказался и последним. Точнее сказать, не на человеке, но на человеческом теле. Подопытным телом оказался мальчик двенадцати лет, сын профессора, умерший от скарлатины. Профессор, работая над своими составами, унес тело к себе на кафедру и держал несколько лет в шкафу. Доносят, что студенты сделали себе из этого трупика потеху. Профессор ведь покупал одежду, игрушки, надеясь, что они еще пригодятся ребенку. Студенты это и устали вышучивать. Ну да что взять с тупого дурачья.

А вот церковники живо поняли, что смешного им мало. Воскресит Михайловский ребенка – им придется прикрывать лавочку. Победа советской науки над смертью…

И ведь в который раз мелькает имя этого хирурга, владыки Луки… Хирург-епископ, это ведь неспроста. Конечно же, этот хирург в рясе возмущался, добивался, чтоб мальчика похоронили.

Конфликт мракобесия и науки. Тренёву и Лавреневу уже велено его отразить. Лучше в драматургии. Работают. Каждый над своей пьесой. Надо бы им спустить указание: что поп и сам хирург, этого не надо. Это лишнее, и наш народ такого не поймёт. Или сами догадаются, не впервой.

И что же? Мальчик не ожил, профессор застрелился, поп, конечно, восторжествовал.

Местные чекисты, впрочем, арестовали вторую жену, а возможно, дело удастся повернуть и против попа. Но что толку? Надо было вмешаться раньше. Рецепты Михайловского утрачены.

Успей мы чуть раньше, как бы оно всё было тихо да ладно: профессор бы сейчас преспокойно пластал каких-нибудь беспризорников как лягушат, глядишь, и первые наблюдения бы уже обобщил.

И так во всем. То тут не успели, то там недоработали.

Любопытно все ж: правы ли Яшины единоверцы, что в крови самая загадка-то и содержится? Может, раввинов порасспросить, вдруг ключик тут найдется к бессмертию по Михайловскому?

Третий раз, однако же, Яша вспомнился. Оно бы и довольно. Тем более что сейчас другую тему надо развивать.

Минута размышлений, впрочем, пошла впрок. Взглянув на собеседника, Бокий понял, что нервы его перенапряглись до нужного предела.

– Чего вы хотите от меня? – голос прозвучал сдавленно. Теперь посетитель уже не сдерживал дрожи рук, комкавших платок, еще час тому отутюженный, а теперь напоминающий тряпочку для кухонного стола.

– Немногого. Всего лишь посредничества в одном достаточно деликатном вопросе.

Глеб Иванович, отставив стакан, потянулся к папке с черным корешком.

Глава X. Единственный

Резкий порыв Ладожского ветра, подхватив выскользнувший зонт, взметнул его вверх огромной летучей мышью. Вспорхнув, перепончатая тварь пошла на снижение, приземлилась и резво помчалась уже по булыжникам – в сторону Арки Главного штаба.

Он только рассмеялся вслед скачущей черной твари, хотя первые струйки дождя уже забили по камням. Распахнул полу сюртука, предлагая спутнице своей наинадежнейшее убежище на свете. В нем она и укрылась – слушать теплое биение сердца.