Колдовской сезон

Мы посмотрели друг на друга. Я улыбнулась. Он – нет. Моя улыбка тоже погасла, когда я опустила взгляд на свою чашку и провела ногтем большого пальца по грубой глине. Белокурые пряди волос щекотали тыльную сторону моей руки.

– Один моряк распускал руки, – сказала я.

Натаниэль сделал странное движение рукой. Его локоть ударился о матерчатый абажур лампы рядом с ним, отчего фарфоровая ножка, украшенная цветами, угрожающе покачнулась. Он поставил чашку обратно на стол. Я была уверена, что, если бы липкая субстанция не смягчила удар, она бы разбилась. Более проворно, чем я могла о нем подумать, Натаниэль поднялся. Быстрыми шагами мой дед пересек комнату и сорвал с крючка свою кожаную куртку.

– Опиши его.

– Моряка?

– Разумеется, моряка! Кого еще?

Я тут же подумала о Тираэле. О его черных волосах и медового цвета глазах, которые бросали вызов темноте.

– Хелена.

– Извини. – Я крепче сжала свою чашку. – Не беспокойся об этом. Все в порядке. Кто-то… кто-то уже позаботился об этом моряке.

– Позаботился? – Натаниэль сделал паузу, одна его рука уже была в кожаной куртке, другая все еще в районе воротника. – Кто?

Что-то во мне не хотело раскрывать ему правду.

– Я не знаю. Какой-то мужчина.

– Как он выглядел?

Я пожала плечами, прекрасно зная, как он выглядит.

– Темная одежда, он был высокий и странный.

Натаниэль издал крякающий звук. И хотя я думала, что мое скудное описание окончательно расшатает нервы деду, он казался удовлетворенным. По крайней мере, Натаниэль успокоился настолько, что снял куртку, повесил ее на крючок и снова сел рядом со мной на диван.

Он критически оглядел меня с головы до ног.

– Ты в порядке?

– Полагаю, что да. – Чем дольше я думала об инциденте, тем больше мне становилось не по себе. Я пошевелила пальцами ног. Надавила большим на остальные. Этот жест успокоил меня. – Я просто не хочу больше об этом думать.

Он кивнул.

– Пей чай. Он поможет.

Я неохотно сделала еще один глоток, затем подтянула ноги и села, скрестив их. Задумчиво провела пальцем по краю своей чашки.

– Почему мне нельзя гулять по городу одной после захода солнца?

Костяшки его пальцев побелели. На почти прозрачной коже тыльной стороны ладони появились толстые жилки.

– Из-за таких инцидентов, как сегодня, Хелена. Тихий Ручей бывает опасен.

– Из-за моряков?

Натаниэль колебался.

– В том числе.

– Почему еще?

Он выдохнул громко и поднялся.

– Больше ничего.

– Ты же не ожидаешь, что я поверю в это, не так ли?

Затрещало полено. Языки пламени взметнулись выше, отбрасывая приятное тепло на мою кожу. Натаниэль отнес свою чашку на кухню и втиснул ее между вазочкой с фруктами и краем раковины. Тарелка упала на пол и разбилась.

– Тебе следует отдохнуть, – сказал мой дед. – Сегодня был долгий день.

– Наверное, ты прав. – Я заставила себя сделать еще один большой глоток чая, надеясь, что он отвлечет мои мысли, и оставила пустую чашку на журнальном столике. – А ты не дашь мне пароль от Wi-Fi?

Натаниэль уставился на меня.

– Для интернета. Мне нужно скачать документы для семинара в колледже.

Он продолжал непонимающе смотреть на меня.

Я вздохнула.

– Хорошо. Я просто воспользуюсь точкой доступа своего мобильного телефона.

Он кивнул, но я полагала, что Натаниэль Иверсен не имел ни малейшего представления, о чем я говорила. С робкой улыбкой на губах я поднялась с места.

– Спокойной ночи.

Мой дед не улыбнулся в ответ. Вместо этого Натаниэль дергал за выбившуюся ниточку своего свитера и бормотал непонятные слова. Когда он порвал нить, ряд петель распался, оставив в хлопке еще одно отверстие. С давящим чувством в груди я отвернулась и исчезла в своей комнате.

Я до сих пор не распаковала чемодан. Он просто лежал там, представляя собой настоящий хаос одежды, воспоминаний и нездорового количества батончиков «Киндер Буэно». Белое кружево выглядывало из-под пары белых кроссовок и моей пижамы с Сейлор Мун (которая до сих пор была как раз, потому что я перестала расти после своего тринадцатого дня рождения). Наш семейный фотоальбом. Со щемящим сердцем я достала его из чемодана. «Киндер Буэно» упал мне на ногу и соскользнул на плед. Я перелистнула первую страницу. Это было все равно что ударить себя по лицу.

С пожелтевших страниц моя мама посылала свою самую широкую улыбку. Клейкая пленка удерживала фотографию на месте. Ее волосы ниспадали на плечи, словно пряди ангела, а глаза были цвета моря, только красивее. Такие нежные. За ухом у мамы был маленький подсолнух. Она смеялась так, как будто все было хорошо. Она засмеялась, как будто собиралась сказать, что мне не следовало дуться, потому что жизнь прекрасна.

В тот момент, когда мой подбородок начал дрожать, мобильный завибрировал. Я сделала глубокий вдох, избавилась от комка в горле и вытащила iPhone из кармана пиджака. Электронное письмо из колледжа. Вернее, от профессора Робертсона. Уже первые строки вызвали разрастание язвы в моем желудке, каждая последующая кормила эту тварь, и к концу во мне жило чудовище, которое собиралось меня съесть. Я повторила наихудшую фразу. Я прочитала ее и в третий раз. Снова и снова, потому что не могла в это поверить.