Колдовство

Но так ли уж необходимо при этом «приносить черту почитание и отдавать ему на служение тело и душу»? В большинстве случаев, разговоры о необходимости отречения и наличие договора с дьяволом ради обретения завидной меткости оказывались только слухами. Но, будь они слухами или фактами, мы имеем дело с волеизъявлением, суть которого в служении некоей высшей силе. Атрибуты, которыми сопровождалось отречение, должны были просто усилить клятву и точнее направить ее. Сосредоточение воли необходимо любому колдуну. А сопровождающие этот акт приемы едва ли следует считать более осмысленными, чем ладан и окропление водой во время службы. Важно то, что при этом воля человека встречается с волей Бога, и в душе человека пробуждается бессмертное знание, по сравнению с которым все прочее становится абсолютно неважным.

Третья часть «Молота» посвящена разрушению растущей Вавилонской башни колдовства. На страницах книги уже обсуждались средства защиты от инкубов и суккубов, магических воздействий в любви или ненависти, от потери мужества, от одержимости, от града и «темного вреда»; текст рекомендует молитвы и богослужения, средства врачевания экзорцизмом. Все это — будничная работа инквизиции. В третьей части обсуждаются прежде всего технические вопросы о составе духовных или светских судов, которые призваны искоренять, или по крайнем мере наказывать распространяющуюся колдовскую ересь.

Авторы «Молота» повсюду видят заклятия и их жертвы, причем часто практикующие маги находят покровителей среди знати, впрочем, и бюргеры, и обедневшие аристократы у себя дома практикуют магические обряды, травницы в деревнях, меткие стрелки и просто красивые девушки, — все прикидываются невинными и подлежат проклятию. Суд должен уничтожить это воинство, идущее в наступление на Церковь. Но как найти конкретных врагов, с чего следует начинать? Авторы трактата наставляют: ежели какой-либо судья (церковный или светский) приезжает в определенную местность с целью начать процесс, ему надлежит вывесить на дверях церкви или ратуши общий вызов свидетелей с призывом сообщать судье о любых подозрениях против еретичек или ведьм. На это обычно отводится двенадцать дней. Если кто-то не внял призыву, ему грозит отлучение. Осведомители не должны подвергаться какому-либо наказанию даже в том случае, если обвинение окажется ложным (если только оно не было преднамеренно ложным), поскольку они — просто источники информации, содержащей подозрение. Следует заметить, что уже в этом пункте усматривается недостаток мудрости. Желание победить дьявола пересиливает желание служить Богу. Светские суды столетиями ранее поступали мудрее; они накладывали штрафы за оговор, как, впрочем, и за само правонарушение. Новые власти не последовали примеру предшественников, тем самым поощряя доносчиков самого разного толка.

Суд начинает с того, что в присутствии должностных лиц заслушивает показания информатора (денунцианта). Он клянется говорить правду и дает показания. Суду надлежит тщательно исследовать как само заявление, так и мотивы заявителя. Хотя наличие информатора признавалось необязательным. Достаточно было, чтобы до инквизитора дошел слух о действиях какой-либо ведьмы. Власти демонстрировали чудеса демократии: если много людей говорили что-то, это уже считалось заслуживающим расследования. «Дыма без огня не бывает», и огонь не заставлял себя долго ждать.

И сколько же свидетелей требовалось? На усмотрение суда. Но желательно больше двух.

Другие правила устанавливали довольно мягкие границы. Отлученные от церкви, преступники и все, чьи слова обычно не рассматриваются, могли давать показания в вопросах веры. Допускалось даже выслушивать лжесвидетелей, если они раскаялись. А вот если доносчик связан с обвиняемым кровной местью, его мнение не учитывалось. Если между обвиняемым и свидетелем существовала менее серьезная вражда, рекомендовалось проявлять осторожность при работе с показаниями. Инквизиторы замечают: «женщин легко спровоцировать на ненависть», поэтому требовались дополнительные доказательства[84]. С другой стороны, ведьмы вызывали ненависть априори, так что любой свидетель заведомо относился к ним враждебно, и тут никаких предосторожностей не соблюдали.