Колдовство любви

— Так что, в конечном итоге, ему даже продлили жизнь.

Она взглянула на него.

— Интересно, ты осознаешь, что начал распрямляться за то короткое время, что пробыл здесь?

— Я скептик по характеру и циник по профессии. Поэтому два дня, проведенные где угодно, не могут сильно меня изменить.

— Да ну, признайся, ведь тебе сегодня понравилось на карнавале.

— Пожалуй, да. Как эксцентричное приключение.

Она склонила голову набок, как делала это всегда, когда думала о чем-нибудь.

— Эксцентричное — совсем не всегда плохое.

— По-видимому, да. По крайней мере, город стоит на этом.

— В свой офис можно было бы просто позвонить.

От смены темы разговора он несколько спешил:

— Что?

— Совсем не нужно ехать в Нью-Йорк, чтобы сказать своему помощнику, что ему следует делать. Ты мог бы остаться здесь и передать инструкции по телефону.

Несколько секунд он просто смотрел на нее. Ее глаза опять излучали огонь и волшебство, и ему захотелось сделать так, как она говорит. И как это только ей так ловко удается околдовывать его, когда вокруг столько народа? И какого черта он позволяет ей это делать? С усилием отведя от нее свой взгляд, он сделал глубокий вздох, как бы пытаясь проветрить свое тело, освободить его от ее колдовских чар. После того, как ему удалось снова прийти в себя, первое, что он заметил, была статуя.

Вдруг его осенило, почему это чертовое изваяние так тревожит его.

— Ведь у этой лошади нет всадника. Она проследила за его взглядом.

— Правильно, нет.

— У статуи есть сапоги в стременах, но нет самого всадника.

— Дети иногда кладут пасхальные яички в эти сапоги.

— Но я никогда еще не видел статуи с одной лошадью, но без всадника.

— Но, как ты уже сказал, Хилари — уникальный город.

— Я не говорил, что уникальный.

— Мне кажется, что «уникальный» — очень хорошее слово.

— Мне кажется, что если есть лошадь, то должен быть и всадник.

— Обычно должен быть, — согласилась она.

— Почему же это городу взбрело в голову установить памятник лошади?

— Собственно говоря, это не так. Статуя установлена в память о солдате-северянине Джоне Миллере, который спас наш город во время гражданской войны. Он прискакал сюда до прихода своих, чтобы предупредить город об опасности. Их генерал тогда отдал приказ никого не брать в плен.

От ее спокойного, рассудительного объяснения ему стало не по себе.

— Почему он сделал это?

— Семья Джона, как и он сам, жила в Балтиморе, но перед войной он был здесь в гостях у своих друзей и влюбился в одну из наших девушек — Присиллу Дэвенпорт. Поэтому он не мог допустить, чтобы и она, и все остальные жители города погибли.

— Это чудесная история, но я не понимаю, почему город решил увековечить не его, а его коня. Почему бы не изобразить его верхом на своем коне?

— Как бы город ни был благодарен Миллеру, его жители, которые были конфедератами, не могли допустить, чтобы в центре их города стояла статуя солдату-северянину.

Ну, конечно, он должен был сразу догадаться об этом.

Она взяла его за руку, и они пошли. Он начал привыкать к тому, что она все время берет его за руку. Это уже больше не путало его. Она искоса взглянула на него.

— Твои тетушки сказали мне, что у тебя были только очень реалистически мыслящие, сдержанные, нацеленные на карьеру женщины. И что они всегда имели разумную жизненную цель.

Он споткнулся. Опять, как уже много раз до этого, она умело осадила его, — Откуда, черт возьми, они знают об этом?

— Твоя мама часто обсуждала с ними этот вопрос.

Это было для него откровением. Хотя он и знакомил свою мать с женщинами, с которыми встречался, она никогда не выражала своего мнения о ник.

— Они очень подходили тебе.

— Ты все-таки необычный человек, — пробормотал он, качая головой.

Они теперь были у ее магазина, и она открыла входную дверь.

— Я — обычная, — сказала она, повернув к нему свою голову и глядя на вето через плечо. — Побудешь со мной немного — и сам убедишься в этом.

Они вошли в ее магазин. Он услышал щелчок захлопывающейся двери и сразу почувствовал беспокойство и огромное возбуждение. Слабый свет тихо струился сквозь переливающуюся материю, которая отгораживала дальнюю стену и комнату в ней. В этих сумерках маски и костюмы приобретали призрачный вид.

«Пожалуй, я согласился бы быть здесь и с ведьмой», — подумал Ноа. Наверное, он окончательно сошел с ума.

Когда они поднялись наверх, Раиннон вдруг почувствовала, что не может ни на чем сконцентрироваться. Мерлин уселась ей на плечо, и с ней она отправилась варить кофе. Она отсыпала кофе, налила в кофейник воды, взяла в руки шнур, посмотрела на розетку и уронила шнур на пол. Ей совсем не хотелось варить кофе. Она хотела быть рядом с Ноа. Ей страшно хотелось уговорить его остаться.

— У меня осталось мало времени, совсем мало времени. Улетай, Мерлин.

Сова улетела на шкаф.

Сидя на софе, Ноа видел, как пролетела сова.

— Она очень привязалась к тебе, не так ли?