Колдун и Ведьма

Я не понимаю, зачем она ему. И не понимаю, почему он ждал так долго и…

И почему он оставил Бри в живых.

Если я прав, то похитителю убить такую, как она, — раз плюнуть.

Однако он не убил, а терпеливо ждал, пока наша безголовая летающая ведьмочка не оседлает помело и не отправится на Брокен.

И этого терпения я тоже не понимаю.

А когда я чего-то не понимаю, то жди куда бо́льших неприятностей, чем кажется спервоначалу.

Бри я уступаю свою спальню. Забираю одеяла и иду в большую комнату, к камину, на широкий диван. Ведьме сейчас явно не до любовных утех.

Однако какое-то время спустя, когда башня моя окончательно стихает, после того, как заступает дозором ночная стража и сам я начинаю задрёмывать под негромкий треск поленьев в камине (а горит он у меня постоянно), — завёрнутая в плед Бри возникает у моего изголовья.

— Подвинься. Мне… мне страшно одной. Я всё думаю… про этого, кто мог бы прикинуться… ну, ты понимаешь.

Не надо тебе про него думать. Совсем не надо. Такого надумаешь, что хоть из дома беги.

Я откидываю одеяло, Бри тотчас ныряет ко мне, прижимается спиной и затихает. И я чувствую, что ей сейчас ничего другого и не надо, просто чьё-то тепло рядом, чтобы прогнать жуткие мысли о том, с кем же в реальности она делила постель все эти месяцы.

Я обнимаю её, как ребёнка, осторожно целую в пахнущие ромашкой волосы. Они у неё всегда пахнут каким-нибудь цветком, но осенью это, как правило, именно ромашка. Бри тихонько мурчит, и мы с ней замираем, закрывая глаза.

Утро вечера мудренее.

Глава II. Поиски

Утро вечера мудренее, но лопать хочется всегда. Несмотря ни на что, Бри всю ночь проспала, как сурок, прижимаясь ко мне, а наутро, едва раскрыв ещё сонные глаза, заявила, что хочет есть.

Хлеб, сыр, грудинка, яйца всмятку и чай. Мы сидим за столом подле широкого окна, глядя на извилистую долинку быстрого ручья, протекающего мимо моей башни, и молчим. Вернее, я-то вижу, что Бри прямо-таки распирает, однако она сдерживается. За ночь башня привела в порядок её одежду, так что подруга моя выглядит теперь приличной ведьмой, а не Высшие ведают какой замарашкой, невесть как раздобывшей настоящую метлу.

— Они уже далеко ведь, да? — Ведьмочка моя не в силах дольше молчать.

— Они и вчера были уже далеко. Одна ночь ничего не решает, всё равно искать придётся ab ovo.

— Это как? — Глядит совершенно по-детски, глаза широко распахнуты. Знает, что хороша, и беззастенчиво этим пользуется.

— Вот так. Дистанционно след взять не удалось. Уходил не просто шальной эльф-угонщик, уходил мастер. Скажи-ка, избушка твоя… не могло в ней оказаться что-то спрятано? Что-то сильно ценное?

Бри становится серьёзнее. Но пусть думает сейчас в этом направлении, а не о том, что два с лишним месяца принадлежала… проклятье, меня всего переворачивает, как представлю. Удавил бы гадину, да такую гадину ещё не вдруг удавишь, скорее уж она тебя.

— Ой, а я и не знаю, — признаётся Бри и точно рассчитанным движением поправляет рыжие пряди. — Это ж бабушкина избушка. Но ба никогда ни во что не вмешивалась, жила себе тихо, мирно…

— В тихом омуте сама знаешь, кто водится.

— Хотя… Она воевала, ты же помнишь, — тихонько говорит Бри и опускает голову. — Только никогда ничего не рассказывала почему-то. Мол, ни к чему тебе, внученька, это знать, уж больно страшно было, когда упыри наступали.

— Да, воевала… Значит, могла что-то с войны привезти. А теперь кто-то про это вспомнил. Как тебе такое?

Бри вздыхает и пожимает плечами. Подобные темы она не любит. Да и вообще про войну у нас теперь почти не говорят. Такие, как я, чудаки — исключение. Но зато мне удалось отвлечь её от «эльфа». Именно «эльфа» в кавычках, я теперь почти не сомневаюсь.

...Мы двинулись в путь, я — верхами, с заводным мулом, Бри, само собой, на верной метле. Погода исправилась, проглянуло солнце, лес ещё почти не облетел, стоит золотая осень; в такие дни нет ничего лучше, чем сидеть в трактире у половинчиков, за праздничной трапезой (а после сбора урожая у них до первого снега все трапезы — праздничные); а ещё лучше было б сидеть там с Бри.

Правда, она вечно стонет, что после визита к невысокликам «становится круглой, как идеальный шар».

Я не хочу думать о том, с кем она была эти месяцы. И потому старательно вспоминаю праздники у маленького народца.

...К полянке, где стояла избушка Бри, мы добираемся за час. Конечно, когда мотаешься над лесом, аки птичка небесная, дорога куда короче. Но мы, колдуны, летать не умеем.

На поляне всё, как обычно, разве что молодой орешник поднялся ещё выше за те месяцы, что я тут не бывал. На месте забор-частокол; на месте высокие шесты с древними черепами — их туда водрузила бабушка Бри, а Бри так к ним привыкла, что даже, думаю, и не замечала.

Бри снова начинает всхлипывать — ей, похоже, казалось, что пропажа Манюни есть просто страшный сон.

— Всё, посиди в сторонке и не мешай.

Ползу, уткнувшись носом в жухлую осеннюю траву, отслеживаю каждый из трёх отпорных кругов.

Всё цело. Нетронуто. Не потревожено.