Колдун из Салема

Мне показалось, что в комнате мелькнула тень. Позади Присциллы что-то шевельнулось, быть может, от сквозняка встрепенулась занавеска или что-то другое. Но это меня не волновало. Я просто не хотел обращать на это внимания. Все, чего я хотел, — это обладать Присциллой. Никогда еще в своей жизни я не испытывал такого возбуждения, как тогда. Я прижал ее к себе, взял ее лицо в ладони и поцеловал так крепко, что моим губам стало больно. Дыхание Присциллы стало очень быстрым, а ее кожа буквально горела.

— Давай уедем, Роберт, — прошептала она.

Ее голос был одновременно чарующим и вкрадчивым. Он так воздействовал на меня, что позволял ей нежностью добиться того, чего в подобной ситуации не получалось достичь явным принуждением.

— Уедем отсюда. Я знаю здесь, в Лондоне, один дом, в котором мы будем в безопасности.

Все во мне кричало, требуя, чтобы я согласился с ней, подчинился ее желанию уехать. Но я не мог этого сделать. Среди бурного урагана умопомрачительных ощущений в моем разуме все-таки еще оставался островок здравого смысла, позволяющий мне сопротивляться.

— Мы не можем… так поступить, милая, — прохрипел я.

Я хотел снова прижать ее к себе, но на этот раз она отстранилась от меня. В ее взгляде что-то изменилось.

Что-то изменилось и в ней самой. Несмотря на всепоглощающее возбуждение, охватившее всего меня, я почувствовал, что в душе у меня начал возникать страх, пока совсем слабый, но явный. Он был словно неприятный запах, который нельзя проигнорировать, даже если он чуть слышен.

— Пожалуйста, — прошептал я. — Не говори больше ничего. Мы… мы не можем уехать. Говард — наш друг, поверь мне.

Тело Присциллы в моих руках стало словно ледяным. От тепла в ее взгляде не осталось и следа.

И вдруг она сама начала меняться. Черты лица Присциллы — еще почти детские — стали расплываться, словно податливый воск, тающий под жарким солнцем, и вместо них появлялись другие черты. Возле меня находилась уже не Присцилла, а какая-то незнакомая девушка. Каким-то странным и необъяснимым образом она была одновременно и похожа на Присциллу, и отличалась от нее.

— Ну и ладно, — сказала она. Ее голос звучал, как звон разбившегося стекла. Это не был голос Присциллы. — Все равно ты не уйдешь от меня, Крэйвен.

— Что… — начал было я, но так и не договорил.

Лицо девушки, сидящей напротив меня, резко изменилось. Кожа потеряла свой шелковистый блеск и выглядела сухой и сморщенной, как воздушный шарик, из которого выпустили воздух. Волосы сначала стали сероватыми, свалявшимися, а затем быстро поседели и начали выпадать пучками, покрывая мои грудь и лицо. Губы скривились в демоническую гримасу, обнажившую желтые изъеденные зубы. Я почувствовал, что ее руки, которые только что были нежными и мягкими, превратились в какие-то когтистые лапы, кожа на всем теле стала сухой и шершавой, как старый пергамент. Ее лицо разлагалось на глазах, как будто за секунды проходили целые десятилетия. Глаза стали тусклыми, затем превратились в молочно-белые шарики и запали вглубь черепа. За ними бурлило что-то черное, мягкое… Тело Присциллы (Присциллы?!) содрогалось. Ее руки, казалось, потеряли силу и не могли больше удерживать вес ее тела. Она опустилась на локти и затем медленно упала вперед, прямо на меня.

Ее прикосновение развеяло чары, которые до сих пор сковывали мой разум. Я в панике вскрикнул, перевернулся и попытался скинуть с себя ее тело.

Но у меня ничего не получилось. Мои руки завязли в разлагающихся тканях того, что еще недавно было цветущим телом, казалось, что теперь оно состояло не из кожи и костей, а из мягкой водянистой массы. Оно начало растекаться, при этом кости и плоть за считанные секунды превращались в черную зловонную жижу. Я закричал и, ослепленный ужасом, начал размахивать руками и извиваться, как от боли. Черная жижа испачкала всего меня, затекла в складки моей одежды и прилипла к коже.

Я все еще вопил, когда распахнулась дверь и в комнату вбежали Говард и Рольф.