Колдун из Темногорска

– Что такого важного в том, что вы сделали? – неожиданно резко и пренебрежительно спросил он. – Нынче таких спасителей отечества на каждом углу пруд пруди, и каждый клянчит денег и, выклянчив, спешно прячет добычу в банке где-нибудь на Каймановых островах. Дерьмократы чертовы.

– Ты сам был демократом, – напомнила Надя. – То есть сначала был секретарем парткома, а потом, как митинги начались, сразу же записался в демократы. Это ты направил меня к Гамаюнову. Я была тогда сопливой девчонкой, которая писала в школе сочинения на тему: «Партия – ум, честь и совесть». Училка на уроке рассказывала нам, что необходимо беречь народное добро. Какой-нибудь старый тракторишко ценнее жизни молодого парня, и комсомолец должен сгореть живьем, а трактор спасти. И почти все верили, что именно так и надо. Я, правда, сомневалась. В том, что все в это верят. Особенно в то, что корреспондент, состряпавший статейку о тракторе, который ценнее человеческой жизни, сам был готов за этот трактор сгореть. Теперь за тракторы и заводы, нефтепроводы и прочие железяки бывшие пионеры, комсомольцы и партийцы жгут друг друга.

– Эх, чтобы ты знала о жизни, девочка! Мораль надо тоже менять с умом. Смешно, в конце концов, держаться за устаревшие истины, – отчим тяжело вздохнул. – Лучше расскажи, что сталось с вашим проектом? Вы же собирались обучить на Западе тысячи специалистов и с их помощи построить в России дивный новый мир.

– Ты и твои товарищи справились с этой задачей без нашей помощи, – хмыкнула Надя.

– А Беловодье? Что это такое?

– Гамаюнов говорил тебе когда-то…

– Не помню, – совершенно искренне признался Анатолий Михайлович. – Это что-то из буддизма?

– Не совсем. Так поможешь с ТВ?

– Сегодня уже ничего не удастся сделать. – Он принялся вертеть в руках чайную ложечку – первый симптом, что Анатолий Михайлович сильно нервничает. – Вот разве что завтра или послезавтра.

– Завтра, – прервала его Надя. – И еще я напишу заметку для газеты. Она должна выйти на следующий день после передачи. Надеюсь, у тебя есть свои люди в каком-нибудь приличным, не слишком желтом издании?

– Теперь свобода печати, можно пойти в любую редакцию, и если материал их заинтересует…

– Нужно, чтобы статья появилась в солидной газете на первой полосе.

– В чем дело? Почему такая спешка? – Анатолий Михайлович вновь обернулся.

– Нас хотят уничтожить.

– Деньги? – спросил он шепотом.

– Не думаю, что они главная причина.

Отчим нахмурился.

– Надя, а ты не можешь из всего этого как-нибудь выйти?

– Могу. В «деревянном костюме».

Он посмотрел на нее с упреком – будто девочка неприлично пошутила.

– Хорошо, встретимся вечером у ночного клуба «Нерон», – предложил Анатолий Михайлович. – Там всегда много народу. Я успею переговорить с нужными людьми и сообщу тебе, что завтра делать.

– Договорились, дядя Толя. Я выйду первая, а ты – минут через пять. До вечера. Постарайся меня не обмануть.

– Разве я когда-нибудь обманывал тебя, детка? – с упреком спросил Анатолий Михайлович.

– Ты обманываешь маму, – ему в тон отвечала Надежда.

– Это шантаж?

– Ну что ты! – воскликнула она невинным тоном и поцеловала его в лоб. – До встречи, дядя Толя.

Она вышла, а он еще довольно долго сидел за столиком и ничего не заказывал. Официантка убрала грязные чашки и тарелки. Протерла столики. Анатолий Михайлович по-прежнему не двигался, глядя в одну точку. Он не размышлял, потому что мыслей у него никаких не было. Да и какие могут быть мысли в таком случае? Тупик!

Надя появилась в квартире-убежище уже после полудня с двумя пакетами снеди в руках и самодовольной улыбкой на губах. Она была уверена, что все сделала правильно. Едва она вошла, Эд Меснер тут же на нее напустился.

– Где ты была? Почему ушла? Почему не сказала мне ничего? Что делала?

– Спасала ваши задницы, – огрызнулась Надя, выкладывая колбасу и сыр на старые дешевые тарелки. – Поставили бы лучше чайку.

– Как ты нас спасала, могу я узнать? – Меснер попытался изобразить издевку – но это у него не получилось. Его речь по-прежнему смахивала на плохой перевод юсэшного фильма.

– Завтра мы выступим по ящику и расскажем обо всем – о проекте Гамаюнова, о Колодине, о смерти Сазонова. Обо всем.

– И о Беловодье? – спросил Стен.

– И о Беловодье.

– Профессор запретил нам делать это, – напомнил Меснер. – У нас пока слишком мало сил.

– У нас все время мало сил, и больше не будет, – огрызнулась Надя. – Надо все рассказать наконец. Мне, если честно, надоело прятаться.

– Это смешно? – спросил Меснер, и сам себе ответил. – Не смешно.

– А ты что думаешь? – повернулась она к Стеновскому. – Разве ты не говорил когда-то, что это единственный путь.