Колдунья

Или я буду думать о том, что услышала от него.

В свои последние минуты покоя я буду думать о тех мгновениях, когда он был рядом. О том, как нежно сказал «ты»…

Кто-то называет это место темным — словно среди холмов нет ни капли доброты. Но я знаю, что там было добро. Я взбиралась на заснеженные вершины. Я припадала к озеру и пила из него, а мои волосы плавали в воде, и я поднимала голову, чтобы увидеть, как опускается туман. В чистую морозную ночь донесся волчий вой с горы Бидеан-нам-Биан, хотя мне говорили, что все волки ушли из этих мест. Это был такой долгий, печальный зов, что я прикрыла глаза, чтобы послушать его. Думаю, волк оплакивал свою смерть или наш конец — будто бы знал. Те ночи не были похожи на остальные. Холмы чернели на фоне темно-синего полотна звездного неба, как вырезанные из ткани. Я видела звезды и раньше, но они никогда не были такими.

Вот какими были ночи в долине. А днем это было царство скал и облаков. Днем я бродила среди зелени и собирала травы на болотах, а потому руки мои покрывались пятнами. Я вечно промокала до нитки и пахла торфом. Олени ступали своими тропами. Я тоже ходила по ним или устраивалась отдохнуть на оленьих лежках, еще не успевших остыть. Я смотрела человеческими глазами на то, что видели черные звериные глаза. Те дни были сотканы из мелочей. Как речные потоки, разделяющиеся, чтобы обогнуть скалу, и соединяющиеся вновь.

Место не было темным. Нет.

Мне приходилось искать ее — темноту. Приходилось сталкивать валуны с их насеста или забредать в пещеры. Летние ночи такие яркие, так наполнены светом, что я сворачивалась в клубок, как мышь, закрывала глаза руками, и только так мне удавалось обрести хоть немного темноты, чтобы поспать. Я даже сейчас так сплю — сжавшись в комок.

Я подумаю об этом. В последние мгновенья своей жизни. Я не стану вспоминать мушкетные выстрелы или то, как пахло около Ахнакона. Не буду думать о крови.

Я подумаю о вершине северного хребта. Как развевались волосы вокруг моего лица. Как я видела долину, то светлую, то темную из-за бегущих над ней облаков, или как он стоял рядом и сказал: «Ты изменила меня». Я подумала: «Я дома», стоя там. Я подумала: «Это мой дом».

Дом, для которого я предназначена.

Он ждал меня, и я наконец нашла его.

Я рождена для мест, куда не ходят люди: для лесов или для мягкой болотной почвы, где утопают ноги и ты идешь со звуком «чав-чав». Ребенком я часто бродила по болотам. Наблюдала за лягушками или слушала тростники, качающиеся на ветру, и мне нравились их песни. Вот как я узнавала себя. «Видишь?» — спрашивала Кора, улыбаясь.

Она тоже была создана для таких мест. Она мела оборками юбок грязь и мокрый песок. Она вечно была перемазана соком ежевики и других плодов, а одно время жила в старом водяном колесе, спала на его мягкой зеленой древесине. Она говорила, что была очень одинока там, но добавляла: «Скажи, а был ли у меня выбор?!» Да уж, выбора действительно не было. Мы не можем жить как все. Мы стараемся, очень стараемся. Мы ходим в лавки и говорим «здравствуйте». Мы помогаем сгребать сено и собирать яблоки для сидра с деревьев, вокруг которых гудят мохнатые пчелы, но достаточно самой малости — пробежит ли заяц, или луна блеснет необычным светом, — чтобы вместо нас появились «ведьмы». «Шлюхи». Люди удивленно изгибают брови. Они требуют веревки, чтобы связать нас, а нашу душу охватывает такая печаль, такой страх за свою маленькую жизнь, что мы вновь бежим в безлюдные места, а люди еще злее шипят: «Ведьма… Она живет одна… Я слышала, что она скрывается…» Но где еще может быть безопасно? Только не в городе. Все, что оставалось Коре, — это жизнь в горных долинах или на вершинах гор. Где могучий ветер сгибал деревья до земли и срывал с них листья. Обычные люди не забредали туда, в отличие от нас.

Я жила в пещерах, в лесах. Мои ноги были изранены терниями. Когда я приходила в город, чтобы купить яиц или молока, жители крестились и плевали через левое плечо. Они шипели мне вслед. Я слышала за спиной рвотные звуки, словно кошка выташнивает кости птички, которую съела целиком, с когтями и перьями. Они цедили: «Мы знаем, кто ты…» Неужели знали? Им казалось, что да. Правду из моей английской жизни — что я родилась в снегу и любила болотистые места — люди вплетали в собственную ложь: например, говорили, будто бы однажды я вздернула плечо и превратилась в ворону. Но я никогда не делала этого.

Я жила на свободной земле. На вересковых склонах, обдуваемых ветром.

Я жила в хижине, которую сделала сама, своими руками, — из мха, веток и камней. И горы знают, как ночью я сворачивалась в клубок.

А теперь? Теперь я живу здесь.

За решеткой, в кандалах.