Колдунья из Треугольного переулка

– А у евреев – сегодня, – пояснила Анна, – мы ведем своё летоисчисление со дня основания мира. В этот день[8] нельзя ни в коем случае ни с кем ссориться. А я…, – и она опустила голову, вспомнив умаляющее лицо своего отца и его протянутые к ней руки, – я очень обидела своего отца. Он, конечно, очень виноват передо мною, – помолчав, добавила она, – но ведь он мой отец… Тем более, что из родных у меня никого больше нет: только он и Маня.

– Да, я знаю, – неожиданно заметил Володя, – мне Маня говорила, что её отец умер. Анна удивлённо взглянула на него.

– Ты что-то путаешь, она не могла этого знать, я сама об этом вспомнила только сегодня.

– Ничего я не путаю, – возразил мальчик, – она ясно сказала: – Мой отец умер, – подтвердил он.

– Странно, – покачала головой Анна и, услышав скрип входной двери, радостно вскочила со стула. – А вот и наши, слава богу, вернулись.

– А кто тут мои штрудели поедает, – с грозным видом спросил Яков Натанзон, заходя в комнату, – мы так не договаривались!

– А где Маня, дядя Яков? – с удивлением уставилась на него Анна.

– Откуда же я знаю, – в свою очередь удивился фельдшер. – Когда я уходил, она ещё спала.

– Господи! Да что это такое, где же она тогда может быть?! – вскочив, всплеснула руками женщина. Лицо её побледнело до такой степени, что стало белое, будто бумага.

– Чего ты так разнервничалась, дочка, – принялся успокаивать её Яков. – Куда она от нас денется?

– Да как же не нервничать, если с утра её никто нигде не видел, – едва не плакала Анна, губы у неё беспомощно дрожали. – Я надеялась, что она с вами ушла…

– Нигде, говоришь? – задумался Яков и почесал свою бороду. – Так я знаю, где она, – вдруг с уверенностью заявил он.

– И где же? – с надеждой взглянула на него молодая женщина

– Маня – она кто? – спросил фельдшер и многозначительно поднял вверх свой палец, – моя ученица. И, в отличие от некоторых, – бросил он укоряющий взгляд на Анну, – знает, что в первый день Рош ха-Шана положено совершать обряд «ташлих»[9]. Наша Маня законы знает, на море она пошла, – твердо заявил он, – точно вам говорю! Анна облегчённо вздохнула и вдруг почувствовала страшную усталость. Пережитое накануне сильное потрясение совсем надломило её, и она едва держалась на ногах.

– Тётя Анна, – внимательно взглянув на неё, предложил Володя, – давайте я сбегаю на море за Маней, а вы подождите нас здесь.

– Нет-нет, – покачала женщина головой, – я тоже пойду.

– И я с вами, – заявил Яков. Он старался не подавать виду, что тоже волнуется: ведь ребёнок есть ребёнок, даже такой разумный, как Маня, – думал он, – с ним всякое может случиться.

Втроём они пересекли Херсонскую, и почти бегом устремились вниз к порту.

Анна бежала впереди всех, и перед её глазами неотступно маячило призрачное видение в виде самодельной коляски, которую соорудил когда-то для маленькой Мани фельдшер Натанзон из обыкновенного деревянного ящика. Не счесть, сколько раз они с маленьким Лёней тащили эту коляску со спящей в ней Маней до самого моря. И Анна каждый раз боялась, что коляска вот-вот выскочит из рук и помчится вниз. Будто дразнясь и приглашая побегать с ней наперегонки, призрачная коляска катилась впереди сама по себе и Анна, чтобы не отстать, так стремительно мчалась за ней, поднимая вокруг кучу пыли, что Володя и Яков едва поспевали за ней. Постепенно дорога перешла в крутой склон, спускающийся к морю, в нем были вырублены ступеньки, кое-где укрепленные деревянными дощечками. Когда-то этот берег представлял собой практически вертикальный обрыв, нависавший над узкой полоской суши. Затем из-за подземных грунтовых вод и морского прибоя его значительные куски вместе с имеющимися там строениями и деревьями постепенно сползли в море. И море, как гигантская мельница, всего за считанные годы переработало ракушняк сначала в гальку, а затем и в песок. Спускаться вниз не имело смысла – берег был перед ними, как на ладони, и кроме двух рыбаков, вытаскивающих из воды лодку, да собак, гоняющихся друг за дружкой, никого на берегу больше не было.

– Может, мы разминулись с ней? – тяжело дыша, спросил подбежавший Яков и, сняв картуз, вытер им потное лицо.

– Как же тут можно разминуться, если дорога только одна, – устало возразила Анна.

– Так может, она и не на море вовсе пошла, почему обязательно на море? – бодрился Яков, будто ещё совсем недавно не утверждал обратное. – Мало куда наша девочка могла пойти, надо в больницу вертаться, – решительно предложил он. – Она, небось, уже дома нас дожидается. Но Анна продолжала стоять, безвольно опустив руки и устремив взгляд на море, будто в шуме его волн надеялась услышать ответ на свои тревожные мысли. Смутное чувство беды, поднимаясь от живота, подступало к горлу и не давало ей дышать.

– Пойдёмте, тётя Анна, – несмело подал голос Володя и взял женщину за руку.

– Да-да, конечно, – очнулась та, и они втроём двинулись в обратный путь. У ворот больницы стояла какая-то карета, и Яков остановился, чтобы узнать, не привезли ли в больницу новых больных, а Анна с Володей поспешили в дом.