Колечко(Забытая фантастическая проза XIX века. Том I)

— Тринадцать да десять — двадцать три! да здесь одиннадцать — тридцать четыре… Третья карта должна быть восьмерка. Король, десятка, восьмерка — по порядку непременно. Это еще не все. Вы можете ставить по одной карте в талию, должны сами снимать; можете поставить все карты в один день, или в разное время, чрез несколько дней, недель и даже годов, но только до тридцатидевятилетнего возраста. Вы не должны никому объявлять об этом, — ни отцу, ни матери, ни жене, ни детям, ни другу, ни даже… ну, словом, никому! Иначе все карты будут убиты. Каждый раз, снимая, вы должны сказать про себя: «Привидение, напугавшее Карла Шестого, вызываю тебя». Запишите эти слова. Можете их говорить на каком хотите наречии, — по-русски, по-французски, по-китайски, по-халдейски — все равно; лишь бы только слова были верно переведены. Чтобы вы не забыли — потому что записку можете потерять — вспомните то, что предание говорит о Карле Шестом, короле французском, который во время охоты был испуган в Майском лесу привидением. После этого происшествия он повредился в рассудке, и карты были введены в употребление для его забавы. Я говорю «введены в употребление», потому что они были выдуманы гораздо прежде. Теперь последнее… Сидите смирно!

Шиц встал, взял Гацфельда обеими руками за голову и над самым теменем прошептал ему что-то.

— Без этого, — сказал он, — весь секрет ничего не значит. Теперь я вас проэкзаменую.

Гацфельд должен был несколько раз повторить все сказанное ему. Шиц залпом допил свой пунш.

— Поздравляю, Густав Федорович! — сказал он, стукнув о стол пустым стаканом. — Все направлено; желаемое средство в ваших руках. Пользуйтесь им. Мне остается пожелать вам не огромных выгод, не счастливых последствий, а сколько можно менее вреда и греха. И то и другое тесно сопряжено с этим делом. Вы идете наперекор судьбам Божьим; вы как будто испытываете провидение; подвергнувшись заслуженному наказанию, вы стараетесь избегнуть его средством непозволительным, противным совести и законам Божеским и гражданским, средством, основанным на чародействе.

— О! на чародействе!

— А на чем же? Ведь вы видели сами, что тут не химические процессы, не механические или динамические законы, не алгебраические выкладки… Вот — продолжал он, вынимая из бумажника небольшой пергамент, исписанный по-еврейски, — это список тех особ, которым я сообщил такую же тайну. Всего одиннадцать человек в тридцать лет. Из них только двое остались целы и невредимы, и то те, которым я сам открыл секрет, без просьбы их. Один известный вам Лихаев; другой молодой француз, намеревавшийся продать себя в конскрипты для того, чтобы выкупить последнее имение своей старой благодетельницы, которое должно было быть продано за долг в шесть тысяч франков. Этого я сам свел в Пале-Руайяль, дал ему шестьдесят луидоров, заставил выиграть около десяти тысяч франков и взял с него честное слово никогда не играть в карты; он до сих пор свято хранит обещание. Из прочих девятерых трое лишили себя жизни благодаря этому открытию; остальные шестеро — сделались отъявленными бездельниками, по той же причине, и если уже не наказаны, то непременно подвергнутся строгости гражданских законов. Вы — двенадцатый. Какая участь вас ожидает — мне не известно. Но вы предуведомлены. Рассудите сами, не лучше ли вам отказаться от употребления узнанного средства.

— Затем же вы мне не отказали? — сердито спросил Гацфельд.

— Опять-таки вам говорю, что не имел на то права. Изобретатель этого дьявольского средства не удовольствовался тем, что погубил себя, он захотел, он должен был сделаться орудием погибели других. Все, посвященные в таинство этой ужасной науки, обязываются страшною клятвою научать этому секрету тех, которые непременно будут того требовать. Меня увлекло пагубное любопытство; я узнал — и вот, — продолжал он, постукивая пальцами по бутылке с ромом, — к этим излишествам я непривычен; а сегодня нарочно старался произвести в себе искусственную горячку, чтобы набраться духа и удовлетворить безумному, гибельному требованию сына моего почтенного друга и благодетеля. Теперь прощайте; знакомство наше кончилось. Вы сами не захотите меня знать! Но, во всяком случае, помните, что, если у вас есть вернейшее средство выиграть в карты, то есть также и другое, более полезное в случае беды, в которую может вас вовлечь тот же выигрыш. Хотите знать это средство?

— Хочу.

— Это средство — молитва раскаяния.

Гацфельд не сказал ни слова.

«Нелегкая побрала бы всех этих пошлых моралистов, которые, как попугаи, всегда говорят то, что однажды затвердили наизусть. Чего он мне не предсказал! Каких бед не насулил! Человек зарезан — кто в том виноват? Верно, не нож! А по философии господина Шица надлежало бы после такого случая уничтожить все ножи!.. Я могу обогатиться и это будет для меня соблазн, искушение!.. Куда как!.. Да из чего обогатиться? Ни три карты могу я взять только сетелево. Чтобы выиграть миллион, надобно поставить полтораста тысяч! Безделица! Где они у меня?..»