Колеса

При этом ни одного жителя Детройта, как видно, не волнует то обстоятельство, что организаторы этой своеобразной лотереи объявляют выигрыши на те комбинации цифр, на которые поставлено меньше всего денег. Только в расположенном поблизости Понтиаке, где выигрыши в лотерее приравниваются к выигрышам на бегах и регулярно публикуются выплачиваемые суммы, эту игру можно считать до некоторой степени честной.

Время от времени ФБР, детройтская полиция и другие организации поднимают большой шум в связи с облавами на так называемый “Детройтский игорный круг”. В “Детройт ньюс” и “Фри пресс” появляются аршинные заголовки: “Рекордная облава: полиция идет по следу организаторов лотереи” или “Самая крупная облава в истории США”, – но уже на следующий день можно как ни в чем не бывало спокойно продолжать эту азартную игру.

Постепенно Ролли стал понимать, как организована эта игра на заводе. Одними из тех, кто принимал пари, были уборщики: в ведрах, под сухими тряпками, они прятали желтые карточки, на которых играющие отмечали числа и собранные деньги. Карточки и деньги тайно выносились с завода и доставлялись в город до истечения срока, который, как правило, совпадал со сроком ставок на скачках.

Так Ролли узнал, что один из профсоюзных деятелей является старшим по игре в лотерею на конвейере: пользуясь своим положением, он мог, не привлекая к себе внимания, свободно расхаживать по территории всего завода. Игрой в лотерею явно увлекалось большинство рабочих, включая инспекторов, конторских служащих и, как заверил Ролли один парень, даже начальство. Наверное, так оно и было, поскольку лотерея на заводе явно процветала.

После печального случая на конвейере Ролли не раз прозрачно намекали, что он мог бы активно подключиться к тем, кто заправляет игрой в лотерею или каким-либо другим рэкетом. О чем шла речь, было ясно: на заводе процветали ростовщичество, торговля наркотиками, противозаконная торговля чеками. Кроме сравнительно безобидных аферистов, тут действовали настоящие шайки, занимающиеся ограблениями и вооруженными налетами.

Преступное прошлое Ролли, о котором теперь знали буквально все, обеспечивало ему, как бывшему “профессионалу”, особое положение среди представителей детройтского дна, связанных с заводом, а также тех, кто им подыгрывал в свободное от работы время. Как-то раз в уборной рядом с Ролли оказался широкоплечий, обычно неразговорчивый рабочий, известный под именем Громила Руфи, и тихо сказал:

– Ребята говорят, ты малый что надо. Послушай меня: такой, как ты, парень с головой, может иметь здесь куда больше деньжат, чем эти идиоты, которые вкалывают до посинения… Нам иногда нужны трезвые парни, которые знают, что к чему, и не напустят в штаны со страху.

В этот момент кто-то вошел в уборную. Громила Руфи тотчас умолк, застегнул штаны и, кивнув, направился к выходу. Кивок явно означал, что разговор в скором времени будет продолжен.

Но продолжения не получилось, поскольку Ролли всячески старался избежать второй встречи. Так же он повел себя, и когда к нему подкатился кто-то еще. Объяснялось это несколькими причинами. Ролли все еще боялся, что, если его снова засадят, тогда уж ему обеспечен большой срок, а кроме того, он считал, что сейчас ему живется хорошо и даже лучше, чем все предшествующие годы. Что ни говори, а когда у тебя на столе есть хлеб, это – большое дело. Пусть приходится “вкалывать до посинения”, но столько бумажек он никогда раньше и в руках-то не держал. Благодаря этому у него есть теперь на что выпить, а когда требует душа, и курнуть. Дома его ждет маленькая Мэй-Лу, которая со временем, может, ему и надоест, но пока еще не надоела. Она, конечно, не ахти какая находка, совсем не королева красоты, и Ролли знал, что до него она шлялась с другими парнями. Но она умела завести Ролли. Он млел при одном взгляде на нее и порой приставал к ней по три раза за ночь, особенно когда Мэй-Лу уж очень старалась, так что у него дух перехватывало, а о таком Ролли слыхал, но сам он этого еще никогда не испытывал.

Вот почему он позволил Мэй-Лу снять две комнаты и не протестовал, когда она стала обставлять их мебелью. Для этого не потребовалось много денег – просто она дала Ролли подписать какие-то бумаги. Он их небрежно подписал не читая, и вскоре появилась обстановка, в том числе и цветной телевизор – не хуже того, что стоит в баре.

С другой стороны, доставалось все это не просто – долгие мучительные дни на заводе, по пять дней в неделю, иной раз, правда, по четыре, а однажды даже три дня. Как и остальные, Ролли не выходил на работу по понедельникам, если перебирал на уик-энде, или по пятницам, когда не терпелось промочить горло, и денег, которые он получал в следующую получку, вполне хватало.