Колеса фортуны

Маринка, скажи, ведь ты не забудешь меня?
Мне больше не встать, не приехать к тебе, не увидеть,
как ты улыбаешься.
Как ты умеешь.
А я —
нет, я не могу.
Нет слов. Нет букв в алфавите,

чтоб высказать, как я устал,
смертельно устал
хвататься за эти соломинки ломаных строчек.
Я стер бы свой файл.
Придут, а палата пуста.
А в списке на месте моей фамилии — прочерк.

Что может быть проще — забыть, и забыть навсегда
желание жить?
Забыть цветы и картинки?
Найти, прочитать и затем удалить без следа
все тексты, где встретится имя моей Маринки?

Где встретится имя, и голос, и запах волос,
и трепет ресниц,
и милая грусть в каждом жесте?
Я лучше сотру свою память и до, и пос —
ле самого первого нашего лета вместе,

последнего лета.
Я лучше запомню твой взгляд
в тот раз, у дверей (ты уже начинала смущаться),
когда я не знал, что мы —
вернее, что я —
когда мне уже хотелось смеяться от счастья —

вот тут бы закончить.
Вот тут бы остановить
течение времени, смутный поток сновидений,
на гребне волны, на вершине моей любви,
и пусть на стене отпечатаются наши тени

мгновенною вспышкой: мне даже не нужно тепла,
мне нужен лишь свет. Я видел адское пламя
той ночью на море. Ах, как далеко ты была,
Маринка.
Ты знаешь, я видел своими глазами,

как рушится мир. Я видел предвечный огонь —
он вовсе не красный, он неописуемо белый,
но в нем — все цвета: и алый, и голубой,
и дьявольский, желтый.
А искры летели, как стрелы,

впиваясь мне в сердце. И сердце лопнуло, как
наполненный краской пакет на грязном асфальте,
и ты испугалась, увидев кровь на руках.
«Маринка, не плачь, —
шептал я. — Прошу тебя, хватит».

Но плакал и сам от боли, тоски и стыда,
и сердце мое опять разрывалось на части:
я понял, что проклят. Отныне и навсегда.
Мне не пережить
мое запретное счастье,

которого не было.
Но, может быть, тебя ждет
другое, поярче? Маринка, скажи мне, как брату,
тебе понравилось с ним?
Когда он придет,
ты будешь любить его вечно?

Прости. Я и вправду

смертельно устал. И это — сбивчивый бред
влюбленного мальчика, что не успел признаться
в любви —
а теперь слишком поздно. Здесь в октябре
довольно тепло. А мне почти девятнадцать.

Почти тридцать пять на двоих (по-моему, так).
А также почти поллимона на наших счетах.

Эпизод64. Три последних года сжались в моей памяти в один комок времени, наподобие комка пластилина. Его можно раскатать по плоскости, и тогда я получу один-единственный скучный день; его можно просто выбросить, и ровным счетом ничего не произойдет.