Колеса фортуны

(Если вы помните, в письме было много личного — и мне не хотелось бы сейчас рассказывать об этом. Я не умею описывать чужие переживания, да и не собираюсь учиться. Хотя бы потому, что мне довольно своих).

— А я думала совершенно другое. Между прочим, его московские сотрудники тоже куда-то делись. — Тут мать болезненно усмехнулась. — Ну, так скажем, некоторые из них. Особо близкие. И я решила…

— Мне кажется, он все-таки написал правду. Никого у него нет.

— И что ты собираешься делать?

— Сделаю то, что он просит. Поеду и найду эти деньги. Понимаешь, это огромные деньги. Мы сможем начать всё сначала. И бизнес, и всё. Я его понимаю: ему нельзя возвращаться. А я могу провернуть все незаметно.

(Еще полчаса назад я сильно в этом сомневался).

— Они читают его письма. Видимо, отслеживают международные звонки. Ты в курсе? — спросила мать.

— Я знаю.

— Они убьют тебя, — сказала мать глухо. — Оставь это дело.

— Еще кто кого убьет, — я глотнул остывший кофе и скривился. — Еще кто кого.

Эпизод10. — Он сам умер. Снова вмазался и умер. Они так говорят.

Шериф стоял у меня в дверях, сложив руки на груди, абсолютно спокойный с виду, как будто вовсе не его старшего брата Данияра нашли ночью мертвым на больничной лестнице, на площадке между восьмым и девятым этажом.

— Они говорят, — ровно продолжал Шериф, — что окно было открыто, он туда шприц выбросил. Милиция даже смотреть не стала.

— Шприц тонкий. Отпечатки пальцев не идентифицировать, — сказал я.

— Да им они и не нужны, — Шериф закрыл глаза. — Слушай, Пит, ты как думаешь, чего им надо от нас? Обыск был. Подписку взяли. Мать ничего не понимает, только плачет. А я… меня, похоже, под статью тянут. Сам колешься? — спрашивают. Нет? Не может быть, покажи руки. Да, странно. А что брату в больницу носил? Так они говорят.

— Я схожу к следователю. Я же все видел…

— Э-э, нет. Не ходи. Пит, спасибо, не ходи. Я сам дурак, зачем спросил. — Шериф скривился, как будто вспомнил о чем-то очень неприятном. — Это же кто был там в «бмв», ты знаешь? Это же люди Арслана были.

— Арслана?

— Ну да.

— Я слышал про Арслана. Что-то отец говорил. Сам его никогда не видел.

— Хорошо, что не видел. Под ним половина наших барыг ходит… Извини, Пит. Не обидел тебя?

— Да чего там, — произнес я. — Мне-то что. Это прошлые дела. Ты мне, кстати, скажи: при обыске ничего не нашли?

— У брата ничего не было. И денег не было.

— Не было — подкинут, — предположил я.

— Много в нашу комнату подкинешь?

— Тебе на срок хватит.

Шериф сплюнул.

— Я пойду, — сказал он.

— Погоди. Наши знают?

— Ты первый знаешь.

— Это… Хочешь, посидим вечером?

— Мы потом посидим, Пит. Я не смогу сегодня.

Я задержал его руку в своей:

— Раиль. Если я буду нужен — я приду в любое время.

А что мне было сказать еще? Я не знал. Шериф посмотрел на меня долгим взглядом и что-то сказал по-башкирски вполголоса — то ли просто попрощался, то ли не просто. Повернулся и пошел вниз по лестнице. Он держался прямо, только походка его изменилась.

Я постоял на площадке и вернулся в свою комнату. С невеселой усмешкой глянул на телефон, на старый добрый playstation. Потом распахнул дверь на балкон и уселся там на колченогую табуретку, положив руки на перила, а голову — на руки. Подо мной ходили люди. Счастливые парочки. Накрашенные бабы торгового вида. Полупьяные старики. Из открытого окна дома напротив тоже кто-то выглядывал.

Да. Окно на лестнице было открыто. Вон они, эти больничные окна, высокие и узкие, верхние этажи отсюда видны как на ладони. Обычно заперты. Значит, Данияр выбросил туда шприц. То есть — он встал, открыл два шпингалета (до второго даже я не сразу бы дотянулся), выкинул баян и уселся обратно на бетонный пол. А после этого взял и умер.

Sorry, chief. Неувязочка. Я же видел, после той вмазки, на берегу, он упал как пришибленный. Двух шагов не прошел. А там дозняк еще был не такой мощный, раз жив остался. Хотя, может, просто студент капельницу вовремя поставил.

Или он сперва окно открыл? Подышал, покурил, полюбовался пейзажем? Нет, он ни минуты не стал бы ждать. Не ждут они никакой минуты.

Другое дело, что он и вмазаться-то сам не смог бы. Вены ушли давно уже.

Ох, не знаю, не знаю.

И ведь кто-то пронес ему эту химию. Из двух вариантов про первый даже и думать не хочется, а второй наша местная милиция, вероятнее всего, предпочтет не рассматривать. К чему им ссориться с Арсланом, который по-любому отмажется, даже если (если верить отцу) знает по-русски не так уж много букв?

Я вздохнул.

У Шерифа было два друга там, где он жил. Их убили. Был отец. Он давно умер. Теперь и брата нашли мертвым. Не слишком ли много для одного?

Вот у меня не было брата. Ни старшего, ни младшего. Со старшим мы бы, наверно, собачились каждый день. Впрочем, нет. Он бы, наверно, уже женился. Обзавелся бы квартирой, машиной, ребенком, приходил бы к нам по выходным — важный, с женой и колясочкой. Ребенок бы пищал, недовольный дядей. Никогда не знал, что надо делать с младенцами, когда они пищат.