Молодой пахарь исчез. На пашне валялся брошенный азал. Сизое облачко пыли поднималось из расщелины, ведшей к Атреку.
- Эй, джигит! А червонец?
Преследовать вестника было бесполезно. Стук копыт говорил, что джигит удирает во весь опор. Да и вряд ли он мог что-нибудь добавить.
Не теряя ни минуты, Алексей Иванович поскакал в Баятходжи. Он гнал коня. "Скорее! Скорее! Она жива. Она близко. Она в опасности!"
Знавшие близко Алексея Ивановича считали, что он "прикован к мысли", холоден, сух. Его суровая целеустремленность, казалось бы, полностью исключает поступки, продиктованные чувствами. Думали, что он ни на какие увлечения не способен.
Он мчался по дороге в Баятходжи, мысленно повторяя слово в слово записку. Еще и еще раз.
Он твердил почти вслух:
- Ей грозит опасность. Почему, в чем дело?
Он не знал и не понимал. Он проклинал Аббаса Кули за его бестолковость, за лаконичность записки.
Ясно одно: нельзя медлить, надо взять подмогу и скакать в аул Дженнет. Она там.
Алексей Иванович отлично знал аул Дженнет. Уже не раз он проезжал через него, изучая и производя топографические изыскания многочисленных протоков и русел дельты реки Атрек, впадающей здесь в Каспийское море. Река постоянно меняла здесь свое течение, и потому несколько аулов, в том числе и Дженнет, тоже передвигались с места на место. Поэтому государственная граница делалась неопределенной и неустойчивой. В частности, песчаная коса, на которой располагались кочевья Дженнет, оказывались то на одной стороне протоки, то на другой, смотря по времени года, чем и пользовались не только мирные кочевники, но и разные там калтаманы, контрабандисты... Вообще это была в какой-то мере "ничья земля", ждавшая прибытия специальной комиссии для установления пограничных знаков.
И в такой местности оказалась девушка Шагаретт. Нет, Аббас Кули вполне прав, когда пишет, что ей грозит опасность. Страшная опасность!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Ах, если бы барханы были хлебом! А
Атрек - похлебкой из баранины. А
Гюмиштепе - красным перчиком.
И з п е с н и, и о м у д о в
Тоскливая местность. Ржавые метелки реденького камыша. Изумрудные пятна верблюжьей колючки. Сметанные выцветы ровных площадок такыров, развороченные бесконечными плоскими валами древние выбросы каналов. Кучи глины, разъеденные солью и подпочвенными водами.
Тоскливая местность - знаменитый Гурган, некогда благодатный край у самого синего Каспийского моря, воспетый поэтами и путешественниками, историками и визирями. О нем, о его удивительной природе и благодатном климате писал знаменитый Бируни. В его время там в садах зрели финики и инжир, шикамы сгибались под пудовыми гроздями винограда, а в бескрайних рощах зеленой шелковицы выкармливалось столько шелковичных червей, что гурганские ткачи снабжали атласом и Иран, и древнюю Русь, и Хорезм. А ныне здесь битый красный кирпич, осколки фаянсовой посуды, а на пустынных дорогах - скалящие зубы желтые черепа. Прошли по Гургану полчища жадных завоевателей, всяких там магогов да каракитаев, и все богатство, вся культура народа, "обладавшего доблестью и состязавшегося со всеми в мужестве", оказались втоптанными копытами лошадиных табунов в пыль и песок на тысячи лет. В небытие провалились города, селения, дворцы, рассыпались гигантские плотины в прах, потекли неуправляемые воды Гургана и Атрека в пески, затопили земли, превратили их в болота. И ничего не осталось от того великолепия, о котором историк ал-Истахари писал в своих трудах: "...Ты не найдешь на Востоке города, который при огромности своей сосредоточивал бы в себе столько благ и обладал бы столь невероятной красотой, как Гурган..."
Глаза смотрели на плоскую пустыню, на скудные пастбища, прижимаемые ветром к земле камыши, на кучки овец и коз, на отдельные нищенские юрты кочевников и не хотели смотреть.
Мансуров обладал фантазией, и богатой притом. К тому же он умел необузданную фантазию свою претворять в реальность. Анжинир возвращал мертвой пустыне жизнь.
Он проводил в пустыню воду. Он проходил по пустыне и оставлял за собой полосу садов и полей. И все его знали по всей Средней Азии, знали его пылкий, твердый взгляд, его решимость, энергию.
Если он приезжал в безводную степь, народ сбегался. При слухе: "Анжинир приехал!" - к нему шли из далеких кишлаков и аулов, скакали на горячих конях, гнали арбы так, что они скрипели за сто верст, подстегивали верблюдов, которых не то что бить, а даже подгонять нельзя, ибо они смертельно обижаются. Все торопились, все боялись опоздать, все страстно заглядывали Анжиниру в глаза: а зачем он приехал? А раз приехал, значит, есть у него дело. Значит, пустыню ждет счастливая перемена, значит, придет в пустыню вода, жизнь.
Для Анжинира расстилали лучший байский ковер, под локоть ему клали подушки, коню его давали самый лучший сноп клевера, накрывали шелковый дастархан. Опытная мастерица пекла воздушной нежности лепешки, самый богатый в селении резал барана. Приезд Анжинира в степь смирял самого свирепого курбаши. Словно буря выметала из всей местности басмачей и всяких там кзылаяков.