Колесница Гелиоса

— Мне повезло, если это можно назвать везением! — с горечью усмехнулся раб. — У вдовы сегодня прекрасное настроение. Она приказала лишь высечь меня розгами в назидание остальным рабам. Денарии, конечно, отобрали. Все, кроме одного… Его я все же ухитрился положить под язык. Ведь я до последнего надеялся, что успею в полночь повидаться с товарищами… Как я мог прийти к ним с пустыми руками? Этот денарий не позволял мне кричать и… погубил меня… Озверевший от моего молчания прокуратор сам принялся бить меня и… раздробил мне колени… Он и до этого меня не особо жаловал, а теперь, сам того не зная, отнял у меня последнюю надежду… А ты беги! Ты — молодой, сильный, а что избит — так нам ли, рабам, привыкать к этому?

— Да я бы убежал! — неуверенно сказал Прот. — Но как?

Раб вдруг замолчал и стал напряженно всматриваться за спину Прота.

Прот обернулся и увидел бредущего по берегу пьяного луперка в шкурах поверх белой тоги. Шатаясь и голося какую-то песню, новоявленный жрец-луперк колотил длинным кнутом по волнам Тибра.

— Видишь его? — прошептал раб. — Сама судьба улыбается тебе…

Жрец остановился. Длинно сплюнул в реку. Погрозил кому-то невидимому кулаком.

— Уйдет… прошептал Прот.

— Молчи! — остановил его раб и неожиданно крикнул умоляющим голосом: — Эй, господин!..

— А? Что? — завертелся кругом римлянин.

— Господин, — повторил раб, — ударь нас своей плетью…

Жрец повернул голову к Проту, мертвецам и икнул:

— К-кто з-здесь?..

— Мы, несчастные! — жалостливо отозвался раб. — Подойди к нам! Ударь своей целительной плетью… Дай нам хоть последние мгновенья прожить без страшных мучений!

— А подите вы! — ругнулся жрец, разглядев в полутьме рабов. — Буду я пачкать о вас свою плеть, чтобы прикасаться потом ею к одеждам благородных граждан! Подыхайте, как можете!

Жрец развернулся и зашагал прочь.

— Уходит! — в отчаянии воскликнул Прот. — Все пропало!

— Постой!

Раб вынул изо рта серебряную монету, бросил ее на камень:

— Нет такого римлянина, которого не приманил бы звон серебра…

И точно…

— Эй, вы! — окликнул издалека луперк. — Что это там у вас?

— Да вот… — нарочито раздосадованным голосом ответил ему раб. — Денарий! Хотели дать его тебе за удар кнутом, да обронили… А поднять уже не можем — нет сил…

— Денарий? — переспросил жрец, и шаги его стали быстро приближаться. — Где он?

— Да вот…

— Где?!

— Вот… вот…

Едва только луперк наклонился к монете, раб схватил камень и ударил им римлянина по голове. Удар получился таким слабым, что жрец только вскрикнул от удивления. Тогда раб из последних сил приподнял свое тело и вцепился обеими руками в горло жреца.

— А ну прочь! Падаль! Дохлятина! — изрыгая проклятья, захрипел римлянин, пытаясь стряхнуть с себя раба.

Прот подхватил камень, выпавший из руки его товарища по несчастью, и ударил им по голове жреца. Раз, другой, третий…

— На тебе! Н-на! Н-на!!! — бормотал он.

Лишь увидев перед собой выпученные, застекленевшие глаза, опустил руку.

— Кончено! — выдохнул он и заторопился к рабу. — Потерпи, я сейчас!

Он столкнул в сторону тяжелое тело жреца и вздрогнул: следом за луперком, не выпуская из рук его шеи, потянулся и раб. Он тоже был мертв.

— Отмучился, бедняга… — покачал головой Прот и вдруг вспомнил: «В полночь на кладбище, между Виминальскими и Эсквилинскими воротами…»

Он сел. Поднял отлетевшую в сторону монету. На него смотрело по-мужски жесткое, волевое лицо Ромы, богини города Рима. Прот машинально перевернул денарий: ничего особенного в нем не было — кормящая под смоковницей близнецов волчица… Птица на ветке, нашедший их пастух Фавстул, опирающийся на длинный посох…

Сколько раз, совершая покупки для Луция, он держал в руках точно такие денарии. Но сейчас вид этого вызвал в нем ярость.

«Волки! — задыхаясь, подумал Прот. — Самые настоящие волки, а не люди! И первый ваш царь, этот Ромул, убивший Рэма, был волком! И весь ваш сенат, и Луций, и Квинт, и Тит, и даже Корнелия — все волки! И ты, проклятый луперк, тоже волк!»

Выкрикивая проклятья, Прот стал срывать с жреца полоски шкур зарезанных животных, обмотался ими, поднял плеть и, в последний раз оглянувшись на философа, с трудом двинулся к деревянному мосту. Тело разрывалось от боли. Ноги подгибались.

Со стороны казалось: пьяный луперк возвращается домой с веселого праздника. Потихоньку боль притупилась, тело вновь стало послушным.

Прот шел по узким, вонючим улочкам Рима, с трудом сдерживая в себе рабскую привычку бежать. Редкие прохожие удивленно смотрели на припозднившегося луперка, а потом, всплеснув руками, бежали к нему и просили ударить их плетью.

Сначала робко, а затем все сильнее, яростней Прот хлестал ненавистные лица, источавшие улыбки и слова благодарности, гнев его смешивался со слезами, смех — с проклятьями…

Очнулся он на старом кладбище, где обычно хоронили слуг, рабов и бездомных римлян — бывших крестьян, ставших бродягами. Семь рабов печально выслушали рассказ о гибели своего товарища.

В полночь от пустынного берега у городской клоаки, куда стекались все нечистоты города, и где нельзя было встретить посторонних глаз, отчалил небольшой парусник.