Колесница Гелиоса

— Если бы все! — вздохнул Фемистокл. — Самый талантливый и опытный в военных делах из всех нас даже не хочет слушать о наших планах.

— Кто же он?

— Все тот же наш главнокомандующий — Ахей! Это великий человек. За три дня, когда восстание уже готово было погаснуть, он вооружил и обучил десять тысяч рабов и разбил несколько отрядов римских преторов!

— И он даже не хочет отомстить Евну за своих земляков?!

— Увы!

— Так объясни ему, чего вы хотите!

— Я же сказал, он не желает слушать нас.

— Но почему? Он же грек!

— Он очень обозлен. И я… понимаю его, — помолчав, сказал Фемистокл. — Римляне сожгли Коринф, прямо у него на глазах обесчестили жену и дочерей, бросили в огонь малолетнего сына, а самого его продали в рабство. Весь смысл своей жизни он видит теперь в мести Риму. И кто больше проливает крови, тот для него и лучше! А кто больше Евна сможет пролить ее? То-то… Правда, в последнее время мне удалось приблизиться к Ахею. Я узнал, что он мечтает двинуть армию после взятия Мессаны на Рим, с чем никогда не согласится Евн…

Фемистокла насторожил шорох в повозке — это Прот, желая слышать все до последнего слова, приподнял голову. Вскочив на коня, грек крикнул Клеобулу:

— Продолжай путь! А я проеду вперед, посмотрю — нет ли там засады римлян! Говорят, они собираются послать против нас новый отряд!

«Не отряд — а целую консульскую армию!» — чуть было не сорвалось с языка Прота. Но, поразмыслив, он решил, что ему лучше остаться в тени. «Пусть эллины считают, что я ничего не слышал!» — подумал он, и вновь притворился спящим.

Колеса повозки приятно ласкали слух, шурша по густой траве. Сладкий воздух близкого леса кружил голову. Прот даже не заметил, когда и уснул, успев только шепотом помолиться:

— О, Афина, останови Луция!..

4. Гней Лициний

С того вечера, когда Луций Пропорций, отравив своего кредитора Тита Максима, в легкой дорожной двуколке, запряженной парой резвых скакунов, в сопровождении трех вооруженных рабов выехал через Капенские ворота из Рима и помчался по «царице дорог»[61], прошло два дня.

Первый запомнился жуткими приступами дурноты и нестерпимой болью и звоном в голове. Самое обидное для Луция было то, что в этом его состоянии ему некого было винить.

Остановившись на первый постой в одной из гостиниц, в великом множестве разбросанных вдоль Виа Аппиа, он напился, причем самым безобразным образом.

Все началось с того, что хозяин гостиницы, увидев подписанную самим главой Рима легацию, не знал, чем и угодить важному гостю.

Напрасно Луций заверял его, что остановился лишь для того, чтобы перевести дух и заменить лошадей.

Словно ветром сдуло из угла мирно беседовавших за столом путешественников, и перед глазами приятно пораженного Луция появился кувшин отличного цекубского вина.

Подбежавший раб поставил на стол блюдо с большим куском жареной говядины и несколько мисок с салатами и пахучими соусами.

Глаза Луция разгорелись при виде таких яств. Забыв о том, что надо спешить, он набросился на еду и вино, и через час уже сам приказывал хозяину подавать кувшин за кувшином, с удовольствием видя, как склоняется перед ним в угодливом поклоне италиец.

Когда выпитым кубкам был потерян счет, и хозяин уже не знал, как ему отделаться от не на шутку разошедшегося гостя, перед глазами Луция стал маячить Тит Максим. Бывший кредитор появлялся то из-за двери, то из угла, грозя Луцию пальцем.

— А-а! Вот я тебя!! — кричал Пропорций, швыряя во все стороны пустые кувшины и обглоданные кости. — Не нравится? Я тебе покажу, как приходить к честным людям из подземного царства! Деньги свои захотел? А это не хочешь?!

Луций вскочил опрокидывая стол, размахнувшись, швырнул в угол скамью, попав в большие амфоры с дорогим вином…

Кончилось все тем, что слуги хозяина гостиницы бережно усадили его в повозку, запряженную самыми быстрыми лошадьми, и дали знак вознице поскорей продолжать путь.

Всю ночь Луций провел в беспамятстве и пришел в себя лишь засветло на новом постоялом дворе.

— Что будет угодно Гнею Лицинию? — изучив легацию, почтительно осведомился его хозяин. Отпущенные почти до самых плеч волосы говорили о том, что он носит траур по близкому человеку. — Отдельную комнату с удобным ложем? Сытный ужин? Вина? Девочку?

Мутные глаза Луция, с трудом соображавшего, где он и что ему здесь нужно, задержались на длинных волосах италийца. Точно такие же носил и он после того, как они с Квинтом, законным наследником, похоронили отца.

«Квинт! — обрадованно вспомнил Луций. — Конечно же, Квинт! Вот кто мне может помочь во всем этом… Только — тс-с! Я — Гней Лициний! Немедленно дальше, в дорогу! Надо ехать в Пергам через Афины! Расскажу обо всем Квинту, вдвоем мы быстро разделаемся с Атталом и доберемся до тайника Тита!»

— Свежих лошадей! — властным голосом приказал он. — И вина в дорогу… Немного.