Колесницы судьбы

Одна радость: участок огромный, просторный – двадцать пять соток. Посреди – старый дом, построенный в давние советские времена, при нехватке всего и вся. (Генералов дефициты тоже касались, как всех граждан, только в меньшей степени.) Огромная веранда из самодельных переплетов, выкрашенная желтой краской, уже изрядно облупившейся. Варя помнила отголоски из детства: не смогли достать зеленой краски или хотя бы синей, как хотели, вот и окрасили желтым. Родители совсем неумелыми были по части дефицитного. Получали венгерских мороженых кур и гречку в «академических» заказах, и то хорошо.

В кухоньке – печка-буржуйка да меблировка из старой квартиры. Разномастные чашки, тарелки. Матушка небольшая любительница была вести хозяйство, да и бабушка тоже.

Две крохотные комнаты. В одной обычно в течение всего лета помещалась бабуля. В ней даже сохранился, кажется, ее запах.

Во второй на огромной продавленной тахте (тоже из старой московской квартиры) спали, когда приезжали, отец-генерал и мама. Когда их не стало, комната пустовала, сюда укладывали припозднившихся Вариных гостей.

А сама она любила почивать на веранде. Оттуда так прикольно было в окно вылезать, когда бабушка уснет, и отправляться покурить куда-нибудь к бане, а то и вовсе мчаться на свидание с курсантом мореходки Ленчиком.

И все покрыто толстенным, чуть не в палец, слоем пыли.

– Слава богу, пока мы с тобой в эмпиреях витали, дачу твою лихие люди не разграбили.

– За ней присматривают. Надо, кстати, зайти, спасибо сказать.

– Заодно узнай, нет ли здесь сослуживцев отца-матери. А я пока посмотрю: может, найдутся какие-то записи интересные, документы. Авторизируешь меня на поиски?

– Конечно. У меня от тебя тайн нет.

Хотя имелся у нее от него, конечно, один большой секрет.

Но о нем никаких документальных свидетельств не сохранилось. Только ее память.

Данилов стал рыться в бумажных богатствах. В самой большой, «родительской» комнате имелся старый книжный шкаф. В нем несколько случайных книг и бесконечные ряды журналов – перестроечное богатство: «Новый мир», «Иностранка», «Знамя». Года всё самые лакомые: восемьдесят седьмой, восемьдесят восьмой, восемьдесят девятый. К девяносто первому подборки истончились, в девяносто втором исчезли вовсе: наступали лихие времена, не до чтения стало генеральской семье, одна мысль – выжить.

Но ни рукописных листочков, ни документов. Да и сомнительно, чтобы начальник секретного института Минобороны какие-то записи в частном порядке вел.

Варя позвонила тем временем в соседскую калитку. Раздался лай двух собак, и ей отворила дама лет семидесяти с седым ежиком на голове. Присмотрелась, близоруко щурясь, пропела:

– Батюшки-святы! Варюшка! Да ты ли это?

– Я, я, тетя Лина. Вот, подарочек вам привезла.

Данилов как знал: надоумил с утра захватить коробку конфет, которая валялась в числе подарков, принесенных Петренко в госпиталь.

– Сколько ж времени я тебя не видела! Лет пять? Семь?

– Да я, тетя Лина, за границей работала, в Америке, – легко соврала девушка. – Спасибо, что за дачкой нашей приглядывали. Теперь, надеюсь, мы здесь чаще бывать будем.

– Да ты у нас замуж не вышла ль?

– Пока нет, тетя Лина. Но парень имеется.

– Из наших? Или американца привезла?

– Из наших, из наших. – И подумала мельком: «Хотя он такой бывает загадочный, что, может, с американцем проще было бы. Но спросила соседку о другом, о том, о чем Данилов надоумливал: – А есть ли тут, на дачах, кто-нибудь, кто с моими родителями работал?

– С родителями? Мы точно нет. А зачем вдруг тебе?

– Да вот, воспоминания о них собираю, – снова приврала девушка. – Может, издам когда-нибудь за свой счет.

– Мы с ними только как соседи контактировали. Да у нас в товариществе вряд ли кто был из их института. У нас ведь кооператив от завода имени Войкова, образовался в сорок шестом году, сразу после войны. И участок, ваш который, принадлежал Огольяновым. А потом, когда он умер, дочка его родителям твоим продала. Но это в семидесятые было или в начале восьмидесятых, до перестройки.

– А я думала, отцу от Министерства обороны участок дали.

– О нет, к военным наше товарищество никогда никакого отношения не имело.

Вот и ушла Варя от соседки несолоно хлебавши – правда, рассыпавшись в благодарностях, что та за участком присматривает.

А в домике ее встретил торжествующий Данилов.

– Смотри, Варвара, что я нашел!

Он протянул огромную, одиннадцатого формата, девяностошестистраничную тетрадь в дерматиновом переплете.

– Что это?

– По-моему, дневник твоего папеньки.

– Да ты что!

– Валялся в стопке газет рядом с буржуйкой, для растопки. Хотя смотри: тут недвусмысленное указание.

На черную обложку тетради оказался наклеен рисунок: веселенький красный костерок, категорически перечеркнутый двумя запретными прямыми крест-накрест. То есть ясное указание: в печке не жечь!