Колесо

«Что делаешь, делай скорее», — сказала сестра.

Но эти слова, думала она, сказаны были на Тайной вечери Иуде. Не предаю ли я свою сестру? Нет. Что делаешь, делай скорее.

Она пришла в клинику, чтобы договориться о переводе туда сестры. Её встретила секретарь, оглядела быстро, изучающе и одобрительно улыбнулась, как бы оценив все её старания произвести впечатление. А ей вдруг стало стыдно от неуместности своего прихода такой расфранченной сюда, в клинику, где и болеют, и мучаются, и умирают.

И только в его кабинете она почувствовала себя уверенней.

Он вошёл и, кивнув ей, уселся в кресло. Сегодня он был усталый, поникший. Зелёная операционная форма сидела на нём небрежно, на ногах были стоптанные тапки. Он так и остался сидеть в шапочке.

— Ну? Решились перевозить к нам сестру? С секретарём договорились? — спросил он равнодушно и тихо.

Она сообщила, что за эти дни отёк ещё усилился и в институте сомневаются, что он возьмётся оперировать.

— Поживём, увидим. Другого выхода нет.

Он взял со стола тюбик, выдавил из него крем и стал смазывать себе руки, которые заволгли от резиновых перчаток. Она встала.

— Куда вы? Сидите!

— Не хочу вам мешать. Вы устали.

— Да, операция была сложная. Но не от этого. Донимает текучка. Больше устаёшь от всяких ненужных дел.

Он закурил. Его руки не соответствовали её представлению о руках хирурга. Скорее это были руки мастерового — широкие, с короткими пальцами. Но ей было приятно на них смотреть, в них она видела надёжность и силу. Секретарь принесла бумаги на подпись… Он устало и скучающе просмотрел их, подписал и отдал. В кабинет зашли несколько врачей и стали говорить с ним о чём-то. Она опять поднялась, и опять он остановил её:

— Вы никому не мешаете, сидите!

Она не могла понять, почему он её задерживает. Казалось бы, обо всём договорено. «Может, жалеет меня? Но разве я вызываю жалость? Не думаю. Печалиться себе я не позволяю».

— …Вспомни, что Данте, — как-то сказала сестра, — в самые глубины ада поселяет тех, кто предавался печали, кто «в милом воздухе, что веселится солнцем, печальны были».

«Сестра любила цитировать…» — подумала она, с ужасом ловя себя на том, что иногда думает о сестре уже в прошедшем времени.

Она чувствовала, хотя и не могла сосредоточиться на их разговоре, что говорит он с врачами так, будто хочет, чтобы и она его слушала. Почему-то ей сейчас казалось, что своим присутствием она не только не мешает, но даже в чём-то помогает ему.

Небольшой рисунок на стене, окантованный под стекло и явно непрофессиональный, привлёк её внимание. На рисунке изображён был он в маске, в перчатках, во время операции.

— Что вы там разглядываете? — спросил он, когда врачи вышли из кабинета.

— Неплохой рисунок, — сказала она. — Вас когда-нибудь писал настоящий художник?

— Нет.

— А можно было бы сделать портрет. Вы находка для живописца!

Она заметила, что слова её приятны ему. В этом было что-то непосредственное и милое, тронувшее её — маленькая слабость в таком большом и сильном человеке.

— Я обязательно этим займусь, — сказала она.

— Вы художница? — обрадовалась секретарь.

— Нет, но у меня много друзей художников, и я уже знаю, кого приведу сюда в следующий раз. Вы не откажетесь позировать?

Он развёл руками:

— Пожалуйста. Можно будет порисовать и в операционной…

Такая его готовность вызвала в ней желание улыбнуться, но она сдержалась.

— Очень хорошо, очень хорошо. Обязательно привозите к нам художника, — радовалась секретарь.

Уходя из клиники, она размышляла о том, как вторглась в мир его кабинета, как заранее продумывала манеру своего поведения, нарушая все нормы. «Что только приходит в голову?..» Ей казалась легкомысленной, даже бесстыдной эта уловка с портретом. Но она смутно чувствовала, что и эта уловка чем-то сможет ей помочь.

Отыскать приятеля-художника оказалось непросто. Наконец, с трудом, ей удалось дозвониться к нему:

— У вас имеется блестящая возможность проявить свой талант, — начала она, — я нашла вам модель. Необходимо, поймите, необходимо сделать портрет для выставки. В депрессии? Провалили вашу картину? Я была уверена, что так и будет, предупреждала. Теперь напишите портрет и примут без разговоров. Чей? Увидите. Кота в мешке? Так я же говорю вам, что увидите. Можете мне поверить. Интригую? Ну если хотите, пожалуйста: хирург, светило… Вы не только захотите его писать, но и лепить станете.

Был неоперационный день, когда она вместе с художником зашла в кабинет. Их встретила секретарь, обрадованно забеспокоилась:

— Присаживайтесь, располагайтесь, как вам будет удобно. Шефа нашего рвут на части, не обращайте внимания. Он должен появиться с минуты на минуту. Не стесняйтесь, начинайте сразу рисовать. С ним надо построже. Пусть позирует. Чем вы будете? Масляными красками?

— Вас тоже непременно надо порисовать, — сказала она секретарю, — и лучше всего пастелью. Эти припухшие глазки, нежность кожи.

— Меня-то не обязательно. Что уж там, всё ушло, дети взрослые. Шефа, шефа!..

Появился шеф и заполнил собой кабинет.

Художник походил на охотничью собаку, сделавшую стойку.