Колесо Фортуны

Удача. Риск. Привыкание. Общие черты разных страстей. Итак, берем ручку и бросаем кости.

Барри Молзберг, Кейт Коджа СТРЕНОЖЕННЫЙ

Никогда не ставь на то, что может говорить.

Дэмон Раньон

Восемь к пяти. Они сбили его на виртуальной доске до уровня восемь к пяти; подлог, конечно, но попробуй сказать об этом. Попробуй сказать им хоть что-то. Попробуй сказать, кто ты такой, чего тебе это стоило, какими могут — должны — быть механизмы чувствительности. Их лоснящиеся тупые лица ясно видны в убывающем свете, так же как наклон головы, тени носогубных складок, их сужающиеся кверху лошадиные лбы.

Что можно им сказать? Им нельзя сказать ничего.

* * *

ПЕРЕД СКАЧКАМИ: Уолкер устанавливает Леди Света, шепчет ей что-то во время демонстрационного проезда. Дрожащее, неровное дыхание, влажные, покрытые пеной бока; душно, но она постарается, она всегда старается. Длинные ноги, коричневые ноги движутся ритмично, иногда порывисто сбиваясь с ритма. Она чутко слушается поводьев, ее нельзя ругать, она может понести на поворотах, если закусит удила. Она немного пуглива, робеет, если слишком натянуть поводья, но хороший, сильный, собранный наездник сможет с ней справиться. Он обязательно справится. Линии ее тела для Уолкера гиперреальны, он больше чем видит ее: каждый мускул, каждый изгиб, каждое зернышко пота, каждый пупырышек на ноздрях, каждый волосок находится именно там, где его невозможно не увидеть, но и невозможно постичь; проступающая под кожей мускулатура, воздух, омывающий ее тело, подобно воде, то, как она движется в толпе других столь же опасных созданий, нереальных, как весь ее бег. О Боже, Боже, она ведь просто зверь, думает возбужденный Уолкер. Она там и не там, его Леди Света, мелькающая перед ним, словно во сне. Он не может ни покорить, ни приручить ее, только скакать, скакать сквозь плотное течение гиперреальности. В жокейской куртке, слившийся со своей Леди Света, Уолкер чувствует ее силу, протекающую через его собственное сознание, ее силу, его силу, перетекающие из одной сущности в другую. На этот раз он должен победить. Он обуздает ее и выиграет Виртуальное Дерби.

Потому что он должен: победит, и все тут. Восемь к пяти, пять к восьми, все равно. Плевать — ему не помешают никакие обстоятельства — достаточно уже проигрышей в миллиметре от победы, сердцебиений, падений; но то было лишь подготовкой, а этот раз станет наградой за все; во что бы то ни стало он и его гиперреальный зверь, воображаемая, настоящая Леди Света добьются своего.

Гипотетическая миля с четвертью, с двумя поворотами, первый и последний шаг к цели, и все теперь в их власти: жар его собственных мышц, зажженный ею, его усилия и напряжение; возможно, он гнездится где-то на самом краю ее сознания, этот наездник, но он должен максимально это использовать, вся борьба, все движение не меньше ее, чем его, и во время движения он так же стремителен, так же воспламенен — ярость и страсть в их беге. Посмотрите, как они бегут. Билеты, пожалуйста, никого не ждем, все уже вошли, вниз по склону, вверх по склону, по всей трассе к победе. Он знает ритм каждого, всех соперников: Амоса и его Рыцаря Первого Порыва, обожаемую и вероломную Хильду со своим Оленем Тьмы и все остальных, придуманных и подлинных, колдунов и колдуний, шепчущих слова правды и лжи, втискивающих себя в машины и сенсоры из гонки в гонку, и все это ради одного последнего, огненного момента: Виртуального Дерби. Ах, Грэмпс! Солнечный Джим выиграл Виртуальное Дерби! Уолкер знает все это, но знает также, что помимо необходимости вспомнить существует и сопутствующая потребность, более тонкая, — она накатывает медленно, заполоняя собой все, захватит и его, если он не сумеет вырваться, не сумеет победить, — потребность забыть. Это должно было уже стать скрытой частью его сущности, но сейчас главное — это она, он и его Леди Света, разжигающая огонь в его крови и несущаяся с не свойственной лошадям яростью и свойственной лошадям точностью, смешение антроморфизма и звериной дикости, о которой он уже думал недавно; знать, не видя, знать, что она ждала Виртуальное Дерби, чтобы показать свою великолепную стать, и теперь рвется вперед с неудержимой силой, не свойственной ей прежде. Осознание того, что на этот раз она превосходит его собственный опыт, возможно, даже не подвластна ему, кажется шокирующим, даже смешным: он думал, что не может быть ничего, что находится за пределами его опыта, во всяком случае, не эти сюрреальные лошади, не эти серые полосатые туннели, через которые они рвутся к свету, не кровавый стук его сердца. Нет ничего, не изведанного Уолкером, и все же…