Колесо Фортуны

придерживать и так, на всякий случай - все-таки медсестра. Иван Опанасович наклонился над переводчиком:

- А с ним чего делать? С мистером этим?

- Да пусть он... - начал переводчик, но его снова пронзил приступ боли, он замычал и так и не объяснил, что должен сделать мистер.

Иван Опанасович спрыгнул на землю. Приходилось решать самому, и Иван Опанасович решил.

- Вот что, мистер, - сказал он, - раз такое стряслось, тебе тут делать нечего. Давай складывай свои вещички и тово, - показал он на машину.

Мистер Ган, помогавший переносить переводчика и потом безмятежно наблюдавший за тем, как его укладывают, всполошился.

- No! No! - замахал он рукой. - I should very much like... I... - он потыкал себя в грудь, потом под ноги, - here... [Нет! Нет! Мне бы очень хотелось... здесь... (англ.)] Иван Опанасович и Головань растерянно переглянулись. Как же так его оставлять? Чего он тут будет околачиваться? Одно дело с переводчиком, и совсем другое, когда один... Кто его знает, что он за человек и что у него на уме.

- Нет, - замотал головой Иван Опанасович. - Не положено! Давай уматывай, пускай там в области разбираются. У нас и без тебя мороки хватает...

Мистер Ган быстро-быстро загалдел по-своему, потом бросился в комнату и выбежал со складным спиннингом.

- Fish! - закричал он и сделал вид, будто забрасывает леску. - Риба!.. Ам-ам... Dinner! And to bed [Обед! И спать... (англ.)]. - Он приложил ладони к щеке, закрыл глаза и даже захрапел, изображая спящего.

- Да, - сказал Иван Опанасович. - Вопрос только, какую ты рыбу ловить будешь? Среди вашего брата всякие рыболовы бывают...

Американец напряженно смотрел то на одного, то на другого, лицо его было таким огорченным и растерянным, что Голованю стало его жалко.

- Может, ничего, пускай денек побудет? Куда они его ночью денут? Не в больницу же?.. А ты позвонишь в район, доложишь обстановку - пускай там и решают.

- Ну да! А отвечать кто будет, в случае чего?..

Вот черт, накачался на нашу голову!

Иван Опанасович даже сплюнул в сердцах. Оставить здесь без всякого присмотра - плохо. Гнать силком - еще хуже. Что же его теперь, веревкой вязать или в грузовик берданкой загонять?

- Ладно! - махнул он рукой. - Давай трогай, Михайло. Только не больно тряси, а то не довезешь...

Грузовик зарычал и осторожно выехал со двора.

- Ты, Свирид, приглядывай тут за ним.

- То не моя обязанность! - жестко ответил Бабиченко. - Я к имуществу приставленный!

- Да человек ты или нет? Можешь войти в мое положение? Ну иди ты звони в район, а я тут сторожить буду...

За скулами Бабиченко заходили желваки, но он промолчал.

Американец понял, что ему разрешают остаться, и просиял.

- Thank you ever so much! [Огромное вам спасибо! (англ.)] Спаси-бо!

- Ладно, - отмахнулся Иван Опанасович. - Иди спи покуда...

Ему самому было теперь уже не до сна.

2

Автомобиль - несомненное чудо XX века. Его можно даже назвать богом XX века. Начав со службы человеку, он очень скоро заставил человека служить себе: вынудил опутать землю паутиной дорог, создать новые отрасли промышленности, а они подчинили себе правительства и международную политику. Как настоящий бог, он не уступает в кровожадности ацтекскому Уицилопочтли и каждый год поглощает десятки тысяч человеческих жизней, а своими выхлопными газами медленно, но верно отравляет всех остальных жителей земли... Но не будем преувеличивать: во всем этом виноват не автомобиль, а люди. Автомобиль же попросту - умно сделанная машина, которая становится все совершеннее.

Однако достоинства всегда ходят в паре с недостатками, и чем разительнее проявляются достоинства, тем болезненнее сказываются недостатки. Бывает, что автомобиль заставляет вспоминать даже не лошадь, а своего еще более давнего предшественника - осла. Это четвероногое средство сообщения с доисторических времен везет в упряжке, а чаще прямо на своем горбу человека и его грузы. Он неприхотлив и бесконечно вынослив, кроток и послушен, подчиняется старцам и малым ребятишкам. У него только один, но зато непреодолимый недостаток: он не желает идти в ногу со временем. То ли он не верит в то, что будущее обязательно лучше прошлого, и потому не торопится к нему, то ли прародители раз навсегда запрограммировали в нем житейскую мудрость: "Тише едешь - дальше будешь", и потому под вьюком или в упряжке он передвигается только шагом, будучи довольно резвым на свободе. Где бы он ни находился и как бы его ни называли - осел, азинус, ишак, донни, кадди, бурро, эзель, асино, - в начале пути или в конце, утром после отдыха или вечером после перехода, в цветущей долине или в пустыне, в зной или непогоду он одинаково равномерно, не спеша и не медля, переставляет свои копытца. Поэтому его и сейчас ставят впереди караванов; по его ходу можно проверять часы, его переходами можно мерить расстояния. Однако при попытке перегрузить его сверх меры или заставить идти туда, куда, по его мнению, идти не следует, он останавливается.