— Я и не обратил внимания, — неловко сказал Вася. Надо было как-то выкручиваться. — Может быть… знаешь что? Когда эту деньгу отпечатывали на машине, просто ошиблись, поставили не ту цифру.
— Да, наверно… Или… могло еще вот как быть. Белогвардейцы, когда захватили власть, решили всем показать, что она на веки вечные, вот и начеканили свои деньги на много лет вперед!
— Да, конечно… — охотно согласился Вася. Мороженое между тем кончилось, стаканчик бросить было некуда, Вася облизал его и вместе с палочкой затолкал в карман. А мальчик все покачивал на ладони, все разглядывал пятирублевую монету 2002 года. И наконец со вздохом протянул Васе:
— Ты ее береги. Это нумизматическая редкость.
Вася знал, что такое нумизматика.
— Ты собираешь монеты?
— Я много чего собираю. Монеты, марки, военные значки…
— Тогда возьми ее себе.
— Да ты что! — В глазах мальчика зажглась и погасла недоверчивая радость. — Нет. Это же историческая ценность…
— Она для тебя ценность, а мне-то зачем? — убедительно сказал Вася. — Я же не собираю и нашел случайно, мог и не найти…
— Все равно… так нельзя… — В мальчике явно боролись желание и честность.
И Васю осенило:
— Тогда давай на что-нибудь меняться!
— На что? У меня ничего такого нет.
С тревожной догадкой Вася спросил:
— Тебя как зовут?
— Сережка… Сережа…
— А меня Вася… У тебя есть рогатка?
Сережа замигал.
— Рогатка… да, есть. Вот… — Он выволок из просторного вельветового кармана рогатку с распустившейся красной резиной. — Хорошая, дальнобойная. Но все равно же она самодельная. А монета, она же…
— Сережа, я очень прошу, — глядя ему в глаза, сказал Вася. — Давай поменяемся. Мне уж-жасно нужна рогатка и совсем не нужна монета.
— Честное пионерское?
— Что? Ну, да… Да! Честное…
— Ну… тогда спасибо… — И вдруг спохватился, как-то ощетинился даже: — А ты что? Хочешь из нее по птицам стрелять?
— Ты с ума сошел? — жалобно возмутился Вася. — У нас так никто… ни один мальчишка… никогда… Мы соревнования устраиваем, по мишеням…
— Тогда ладно…
Смущенно сопя, Сережа стал заталкивать поглубже в карман свое новое сокровище. А Вася — рогатку.
Вокруг стоял обычный, как во всех цирковых антрактах шум. Люди уходили и возвращались, наступали сидевшим на ноги, извинялись, доедали мороженое… Униформисты в это время ставили на сцене высокие стойки с растяжками, налаживали между ними толстую черную проволоку. Свет был приглушен, вразнобой пиликал оркестр. И вот лампы опять стали яркими. Трубы и скрипки снова сыграли кусочек марша из кинофильма «Цирк». Петр Федорович возник из-за алых бархатных штор и возвестил:
— Канатоходцы Елизавета Краух и Валентин Цибульский!
Вася глянул на Сережу. Тот снова надул толстые губы.
— По сравнению с Юленькой это чухня…
Вася и сам понимал, что зрелище будет не очень завлекательное (а Юленьки больше не будет). Одно только было забавно — клоун Поликарп Фомич, опять у всех на арене путался под ногами. И наконец оказался впереди тожественно вышедших канатоходцев.
— Поликарп Фомич, не могли бы вы пока постоять в сторонке! — сделал ему громкое замечание Петр Федорович.
— Ни в коем случае! Мне сегодня обещано выступление! Прежде Елизаветы и Валентина!
— Вот как?! И чем же вы собираетесь удивить наших уважаемых зрителей!
— Как чем! Я буду танцевать на проволоке! Это мой любимый номер!
— Да разве вы умеете?! По-моему вы хвастаете!
— Как вам не стыдно, Петр Федорович! Я никогда не хвастаю!
Петр Федорович вопросительно посмотрел на затянутых в костюмы с блестками канатоходцев. Те развели руками (что, мол, поделаешь) и жестами пригласили Поликарпа Фомича подняться по лесенке. Тот снял свой перекошенный полосатый пиджак, пошевелил плечами и полез на площадку, цепляясь за ступеньки огромными башмаками. Зрители восторженно выли (особенно мальчишки). На площадке Поликарп Фомич испуганно покачался и послал зрителям воздушные поцелуи. Бросил вниз свою громадную клетчатую кепку. Раскинул руки. Ступил на проволоку. Стало тихо. Поликарп Фомич сделал два шажка, закачался, громко сказал «ай!».
— Да он притворяется, — шепотом успокоил Сережа Васю. — Он умеет…
Возможно, Поликарп Фомич умел ходить по проволоке. Но сейчас он всячески показывал, что
— Ай, мама! — заголосил он, сорвался, ухватился за проволоку и повис, болтая ногами. Один башмак упал на арену, под им оказался красно-белый полосатый носок. Униформисты подхватили неудачливого канатоходца, поставили на опилки. Зрители бурно веселились.
— Чего они хохочут?! — оскорбленно спросил Поликарп Фомич. Из глаз его ударили две сверкающие струйки слез.
— Вы сами виноваты, — объяснил рассудительный Петр Федорович. — Потому что взялись за дело, которому не учились!
— Да-а! Легко делать то, чему учился! А вот попробуйте сами, если ни разу ни ступали на проволоку. А? Ну! Попробуйте!
— Я не буду! — решительно сказал Петр Федорович. — И вам больше не советую. Смотрите, зрители смеются…
— Да! Смеяться легко! А вот пусть попробуют сами! А? Ну! Что, испугались?! Давайте! Кто хочет?!
— Я хочу! — услышал себя Вася будто со стороны.