Колесо Перепёлкина

— Ой, нет… Мне сейчас надо домой. Приходи к нам после пяти, бабушка будет уже дома. Она про тебя много раз спрашивала после твоего приезда, почему Вася не заходит в гости…

Конечно же Вася снова открыл рот для множества удивленных вопросов. И опять Мару нервно крутнулся у ноги:

«Ни слова про бабушку!»

«Почему? Я же никогда ее не видел!»

«Потом объясню!»

И Вася послушался вновь..

Мика крутнулась на мокрой пятке и, помахивая снятым белым гольфом и сандалеткой, поскакала прочь.

Оркестр

«Почему ни слова о дедушке?! Почему ни слова о бабушке?! — вцепился Вася в Мару, когда Мика исчезла. — Что за фокусы?!»

«А вот потому… Ты сейчас пустился бы вспоминать, какой прекрасный дедушка и как вы замечательно доехали до города в его машине. И Мика решила бы, что ты свихнулся от солнечного удара…»

«По-че-му!»

«Сядь сперва… чтобы не упасть»,

Вася сердито засопел, но сел сразу. Прямо на бетон, спиной к нагретой кирпичной стене. Чтобы не тратить времени на споры.

«Ну?»

«Дело в том, что на самом деле тебя провожал домой не Микин дедушка, а ее бабушка. И не на машине, а на электричке. Ты Микиной бабушке очень понравился, когда познакомился с ней…»

«Я с ней не знакомился», — набыченно отозвался Вася. Дело явно клонилось к чему-то нехорошему.

«Знакомился… А вот с дедушкой ты как раз не был знаком…»

«Чего ты чепуху-то порешь…» — уныло сказал Вася, чуя, что Мару говорит правду.

«Вовсе не чепуху… потому что Микиного дедушки уже четыре года нет в живых…»

Вася дернулся, чтобы вскочить. Не вскочил, ослаб. Чуть не заплакал:

«Почему?..»

«Ты же выменял у мальчика Сережи рогатку! Забыл?»

«Не забыл… Ну и что?»

«Будто ты не понимал, что делаешь…»

«Я… ничего не понимал! При чем тут рогатка!»

«Сережа отдал ее тебе. И не пошел стрелять по стеклам. И не случилось беды, не порезал он руку. И значит, стал, кем хотел. Скрипачом. Вернее, альтистом… Альт это инструмент чуть побольше скрипки. Голос у него такой, чуть бархатистый…»

«Да знаю я! А почему… прочему его… больше нету на свете?!» — взорвался Вася молчаливым криком.

«Сергей Сергеевич Таевский стал очень известным альтистом. Таким же, как Юрий Башмет. Он выступал во всем мире и побеждал во всяких международных конкурсах. Его любили во всех странах, и он летал с концертами из одной страны в другую и был счастлив, потому что сбылась главная мечта его жизни — быть все время с музыкой…»

«А что же случилось-то?» — обреченно спросил Вася.

«Четыре года назад он полетел из Нью-Йорка домой, и самолет взорвался вскоре после взлета. Над океаном… Ты же знаешь, такие дела случаются иногда…»

«Значит я во всем виноват…» — безнадежно подвел итог Вася.

«В чем виноват-то? — вскинулся Мару. — В том, что исполнилась его главная мечта? Он же сам говорил: полжизни отдам, лишь бы не расставаться с музыкой…»

«Все равно… Что мне теперь делать-то?»

«Теперь — ничего, — как-то удивительно спокойно отозвался Мару (круглолицый темноволосый мальчик в больших очках). — Что было, то было. Это не ты, а… всемирное движение колес… А тебе пора домой. А то и правда хватятся».

Вася подумал и встал. И тихо пошел через пустырь в переулок.

Он брел, а Мару ковылял рядом, то и дело чиркая по ноге педалью. Прыскали в стороны кузнечики. Вася пытался понять, что у него в душе. И наконец подумал с виноватым вздохом: «Что же теперь… В самом деле: что было, то было…»

А может быть, что-то просто приснилось? Придумалось? Например, Микин дедушка-ботаник?..

Он еще долго так размышлял бы на ходу, но посреди переулка его окликнули:

— Вася! — сразу два голоса.

Он оглянулся. Сзади шли Филипп и Оля.

Они шли рядышком, и у Оли шевелились в теплом воздухе волосы, а в бороде Филиппа горели медные искры. И глаза у них у обоих были счастливые.

Вася глянул, мигнул. И сказал в упор неулыбчиво и требовательно:

— Вы что? Выходит, все-таки помирились?

— Да! На веки вечные! — радостно призналась Оля. А Филипп сдержанно улыбнулся:

— Теперь уж насовсем…

Вася подумал. И спросил о главном:

— Значит, ты теперь напишешь картину «Мальчик и музыка»?

—Я уже написал! Приходи на «Богатырь», увидишь… И знаешь, там случилось маленькое чудо!

— На картине?

— Да!.. Я нарисовал мальчика в рубашке с погончиками, вроде той, что ты носил тогда. А утром смотрю — на нем футболка с зелеными звездами, как сейчас на тебе… Кисточка распорядилась.

«Все равно эта картина не про меня, — подумал Вася. — Она про Сережу Таевского». А вслух сказал:

— Разве там можно различить на одежде звезды? Ты же говорил, что на картине сумерки…

— Сумерки и лунный свет. Звезды при нем проступают вполне отчетливо… А скоро я напишу картину «Незнакомый город новым летом».

— Как это? — не сдержал любопытства Вася.

— Там будет все тот же город, только… по одной из улиц идем Оля и я. Или почти Оля и я… И всюду солнце. И оно будет блестеть и сиять от счастья так… нет, даже не блестеть, не сиять, а… не могу подобрать слово…

— Оно будет рыдать от счастья, — серьезно сказал Вася. И быстро глянул в голубые глазки Филиппа.

Глазки стали темно-синими глазами.

— А ведь правильно… — сказал Филипп с выдохом. — Это да… правильнее всего.