Колесо превращений

Впрочем, Ухоне особенно не о чем было беспокоиться — ритуал посвящения касался только Милава. Роль Ухони заключалась в молчаливом созерцании и «прочувствовании» торжественности момента. И Ухоня старался; все долгие четыре месяца, пока они жили у кудесника, Ухоня поддерживал своего товарища как только мог. Потому что испытания, выпавшие на долю кузнеца, были поистине запредельными.

— Прежде всего, следует очистить твой дух от скверны черных превращений, — говорил кудесник, готовя Милава к таинству. — Иначе тебе никогда не избавиться от влияния Аваддона. Будем лечить душу через тело. Сможем очистить тело — тогда и дух твой воспарит, словно птица в поднебесье. Готов ли, Милав, к труду этому тяжкому, к победе духа над плотью?

— Готов… — не очень уверенно проговорил Милав. Таинственность слов и всех приготовлений выбила кузнеца из привычной колеи. Он начал даже сомневаться, выдержит ли то, о чем с огнем в глазах говорит кудесник? Но выбор он уже сделал — еще там, в тереме воеводы. И пути назад не было.

Две недели Милав сидел только на растительной пище — никаких продуктов животного происхождения, даже рыбы, в изобилии водившейся в речке, протекавшей под горой, недалеко от избушки. А потом началось. Кудесник назвал это «каскадным голоданием без воды» (при слове «голод» Милав испытал весьма противоречивые чувства, однако доверился Ярилу целиком и полностью).

Первые двадцать дней после растительной диеты оказались самыми легкими. Один день Милав кушал (в основном растительная пища, излюбленная кудесником, лишь иногда — немного рыбы), к вечеру Милав напивался отвара до отвала, а следующий день терпел — не пил, не ел. Далее опять — день кушал, день терпел. Через двадцать дней Милав чувствовал, что новые порты, сшитые ему сердобольной старушкой перед самым его отъездом, стали вдруг великоваты. Зато грудь — и без того немалой ширины — раздалась еще больше.

— Молодец, Милав! — сказал довольный кудесник и объявил: — Пора шагнуть на другую ступеньку.

Вторые двадцать дней прошли тяжелее. Двое суток через двое, в «голодные» дни — ни капли воды. Здесь кудесник внимательно наблюдал за тем, как Милав выходит из голодовки: сначала напиться воды, через некоторое время немного кипяченого козьего молока или рыбьего бульона, а потом можно кушать все. После этого этапа одежду пришлось ушить, а Ухоня стал ворчать, что скоро и ветер сможет гнуть Милава, словно травинку малую. Кузнец с ним не согласился. Продолжая выполнять нехитрую работу по хозяйству, которое состояло из одной козы, содержавшейся Ярилом не столько для себя, сколько для страждущих, обращавшихся к нему за помощью, Милав не чувствовал ни упадка сил, ни слабости. Напротив, физический труд доставлял ему истинное наслаждение.

— Добро, — подвел итог кудесник, — шагнем дальше…

Это было уже совсем не просто. Трое суток через трое — три дня питаться, три дня не есть, не пить. Без пищи еще туда-сюда, но без воды! Милав в «сухие» дни иногда ловил себя на том, что старается все работы выполнять поближе к воде. Совершенно бессознательно ноги сами несли его к речке, но кудесник был начеку. Он все время находился рядом и питался так же, как и кузнец, делая себе послабления лишь в отношении воды. Видя перед собой такой пример, Милав держался.

Перед следующим этапом кудесник долго и тщательно обследовал тело кузнеца: слушал дыхание, сгибал-разгибал суставы, заглядывал в глаза и даже принюхивался к его дыханию.

— Ну как? — с тревогой спросил Милав, в тайне желавший прекращения мучительных испытаний. Кудесник неумолимо ответил:

— Шагнем, Милав-кузнец, здоровьишка хватит!

«На сколько?» — вертелось на языке у Милава, но вдруг он с удивлением обнаружил, что воспринимает мир совсем по-другому, — радостнее, что ли?!

Четвертый этап: четыре через четыре. Это уже совсем тяжело. Просто невероятно тяжело. Милав не верблюд заморский, напиться на несколько дней вперед не может, поэтому и снится по ночам всякое — от дождевых луж на пыльной дороге до хрустального озера Вилы-Самовилы, которое он бы выпил за один присест, если бы ему позволил кудесник. Но Ярил начеку. Ни стоны кузнеца по ночам, ни вид шелушащейся на губах и деснах кожи не могут его разжалобить — ни глотка, ни наперстка, ни малой капельки благодатной водицы не разрешает он подопечному! В таком состоянии уже не до работы. Милав бродит по поляне, словно медведь-шатун, и Ухоне даже страшно окликнуть своего товарища. Он это сделает потом, когда пройдут «сухие» четыре дня и Милав оттает за берестяной чашкой простокваши.

После окончания четвертого этапа кудесник дал Милаву десять дней растительной диеты.

— Набирайся сил, — говорил кудесник, подливая ароматного травяного отвара в корчагу кузнеца. — Если последнюю ступень одолеешь — считай, заново родился!

— Да мне и так от роду еще и двух лет нету! — пошутил Милав.

— За эти два года в теле твоем столько гадости скопилось, что и помыслить страшно, — сказал кудесник. — Ну да ничего, справимся. Верно ли, Милав?