Колесо превращений

С Витторио кузнец больше не разговаривал. Не потому, что не хотел этого, а потому, что Витторио сам избегал Милава, скрываясь каждый раз, как только кузнецу удавалось разыскать его. Понять Чезаротти было нетрудно человек чести, он считал, что содеянное им хуже смерти. Неясным оставалось одно: если он не хочет встречаться с Милавом, то почему не покидает «молчащих»?

Глава 3 ВСТРЕЧА

Вечером Милав, по обыкновению, беседовал с Лооггосом:

— Время идет мне на пользу — я чувствую себя совершенно здоровым.

— Ты хочешь поговорить о твоем пути?

— Да.

— Я слушаю.

— У меня есть несколько вопросов общего характера.

— Я буду рад ответить на них.

— Место, где мы находимся, — страна Гхот?

— Не совсем. Земля гхотов лежит южнее.

— Как далеко?

— Несколько дней пути.

— Мне по силам будет одному добраться туда?

— Одному — нет!

Милав задумался.

— Едва ли Витторио согласится пойти со мной — слишком напряженно мы чувствуем себя в обществе друг друга.

— Витторио не пойдет с тобой.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что знаю.

— Тогда…

— Тогда тебе стоит дождаться твоих товарищей.

— Да как же они найдут меня?!

— Найдут, мы поможем…

Через три дня спокойному житью «молчащих» пришел конец (сами виноваты!), потому что Лооггос привел пред ясные очи Милава Ухоню и Калькониса.

Сказать, что встреча была радостной, — значит ничего не сказать. Ухоня был в таком восторге, что облизал буквально всего кузнеца с ног до головы, заодно прихватывая и Калькониса, который сам от счастья едва не плакал. Лооггос вежливо удалился, оставив путешественников в одиночестве наслаждаться радостью встречи. В течение получаса они не выпускали друг друга из объятий, спрашивая и отвечая одновременно. Наконец первый бурный порыв прошел, и они смогли говорить более сдержанно.

— Три коромысла, одно ярмо и два дышла! — орал Ухоня благим матом. Напарник, да мы теперь всех на куски порвем — никто не сможет остановить нас!

Милав с удивлением смотрел на ухоноида:

— Чего это ты так разошелся?

— «Чего, чего»… — огрызнулся возбужденный Ухоня. — А того, что похоронили мы тебя и тризну уже справили!

— Как?!

— Вот так! Видели те разбойнички, которых ты в лодке основательно помял, как Витторио — волчье отродье — проткнул тебя шпагой. Ну, попадись он мне!

— Он попадется тебе на глаза быстрее, чем ты думаешь.

— Это еще почему?

— А он здесь.

— Что?!

— Только ты не кипятись, — сказал Милав, зная взрывной характер своего напарника. — Послушай вначале…

Говорить пришлось долго (Ухоня весьма эмоционально реагировал на события рассказа, и Милав больше времени потратил на его успокоение, чем на само повествование).

— Да-а, напарник, — сказал ухоноид в задумчивости, когда Милав закончил историю. — Занесло нас троих в места поганые…

— К счастью, все не так плохо, и ты не ругайся слишком громко, а то наши хозяева могут твое возмущение на свой счет принять.

— Нет, мне тот молчун, что нас сюда привел, очень даже симпатичен! ответил Ухоня. — Жаль, что он немой.

— Он не немой, — возразил Милав. — Просто он никогда не говорит вслух.

— Разве это не одно и то же?

— Нет. Немой — это тот, кто не может говорить, а Лооггос — не хочет!

— А-а, — отмахнулся Ухоня, — не вижу разницы! Ты лучше послушай, что с нами было!

— Можно реплику? — спросил Милав.

— Валяй, напарник, тебе все можно!

— Ты не против, если о ваших приключениях расскажет сэр Лионель?

— С чего это?

— Ну-у… меня смущает твоя привычка все происходящее немного преувеличивать.

— И из-за такого пустяка ты лишаешь меня удовольствия рассказать всю правду о наших приключениях?! Да ты просто эгоист, напарник!

— Не обзывайся.

— Сам такой!

— Ладно, говори.

— С какой стати?! Пусть Кальконис и рассказывает — раз наступили такие страшные времена, что честнейшему из реликтовых ухоноидов никто уже не верит!

— Верим, Ухоня, верим.

— Да?

— Да. Только ты не отвлекайся.

— Ни в коем случае!

Рассказ Ухони получился занятным. Они с Кальконисом вернулись с полдороги (никаких мальчишек, конечно же, не нашли и решили дальше к городу не ехать). Лодки на берегу не было. Как не было ни Витторио, ни Милава. Кальконис предположил самое худшее: горгузы все-таки выследили их компанию и, когда отряд разделился, напали на кузнеца и картографа, то ли пленив их, то ли погубив (отсутствие лодки говорило о самом страшном). Ухоня рвал и метал. А здесь как раз и раненые разбойнички подвернулись. Вид разъяренного ухоноида развязал языки всем, кто был в состоянии связать два-три слова. Рассказу об убийстве Милава они сначала не поверили. Но скончавшийся на руках у Калькониса кормчий божился, что это так. Перед смертью не врут даже разбойники…