Колесо Сансары

Аньез вжалась спиной в стену, зажимая рот уже обеими руками и безумными глазами глядя на упавший на ковёр чёрно-белый камешек на тонкой сверкающей цепочке. А сам амулет казался угольком, попавшим на ворс: Загадка светилась ярко-алым, и свет этот был угрожающим.

– Аньез, ты… - ошарашено пробормотал Рану

– У-уходи, - простонала она. - Уходи, слышишь, немедленно уходи! И забери это… Я знаю… Предания, ещё от прабабушки… Это смерть… У-хо-о-о-ди-и-и!

– Дорогая, успокойся, что с тобой? Почему…

– Я ничего тебе не скажу! Я хочу жить, понимаешь? Жить! О господи…

Профессор Жерар Рану ничего не понимал. Ну да, конечно, Аньез склонна к безумствам в постели, но чтобы вот так, ни с того ни с сего, на пустом месте, закатить полнометражную истерику со всеми соответствующими эффектами…

А женщина не отрывала глаз от светящейся точки, и во взгляде её перемешались ярость и ужас. Она разительно переменилась: исчезла готовая к любви сытая и сильная дикая кошка. Нет, кошка осталась, но теперь это был хищник, попавший в западню и силящийся разжать сомкнувшиеся беспощадные челюсти охотничьего капкана. Глаза её горели, и Рану показалось даже, что она вот-вот зашипит от боли и бессилия. Лицо Аньез непрерывно изменялось, словно бегущая череда сменяющих друг друга фотографий: проступали суровые мужские черты, снова женские, но с оттенком врождённой жестокости, и опять злые мужские. И только глаза оставались всё теми же: чёрными, пронзительными, полыхающими скрытым внутренним огнём.

Жерар нагнулся, подобрал с пола Загадку (тёплая!), и продолжал стоять посередине комнаты, не зная, что же ему всё-таки делать.

Аньез, видя его состояние, неожиданно сменила тон - теперь её голос звучал умоляюще-жалобно:

– Жерар, уходи. Пожалуйста, я прошу тебя! Если ты хоть чуть-чуть меня любишь, уходи… Забудь этот дом и никогда больше сюда не возвращайся… Я ничего не могу тебе объяснить, одно моё неосторожное слово означает для меня немедленную гибель. Пожалей меня, ведь я тебя любила! Уходи, ну пожалуйста, уходи… И унеси с собой это проклятье моего рода…

Рану вдруг почувствовал, что с ним самим происходит что-то неладное. Желание, поднявшееся в нём, когда он вышел из ванной комнаты и увидел Аньез "во всеоружии", исчезло бесследно, а место его занял стремительно затоплявший всё существо профессора самый сильный из всех первобытных человеческих страхов - страх перед Неведомым.

Профессор вздохнул, взял куртку и вышел в прихожую. Аньез последовала за ним, избегая, однако, приближаться к Жерару. В прихожей он потянулся к подруге: ему хотелось всего лишь поцеловать насмерть перепуганную женщину, успокоить и сказать что-нибудь ласковое - он совсем не хотел её терять. Но она отшатнулась так стремительно, что ударилась плечом о дверной косяк. А на лице Аньез Рану заметил несколько красных капелек - следы брызг хорошего выдержанного вина из расколовшейся бутылки.

Дверь захлопнулась, и замок защёлкнулся со звуком, напоминавшим револьверный выстрел. Некоторое время из-за двери доносились приглушённые рыдания, а потом всё стихло: наверное, Аньез вернулась в комнату.

Жерар постоял ещё немного на лестнице, приводя мысли в порядок. Тут он заметил, что всё ещё держит Загадку в руке (коробочка так и осталась там, в комнате Аньез). Рану сунул амулет в карман, машинально отметив, что он снова сделался холодным, и пошёл по ступенькам вниз. Вот тебе и ведьма…

…И вот он гонит машину сквозь ночь, не понимая даже, почему он так поступает. Гораздо разумнее было бы переночевать в каком-нибудь придорожном мотеле, чем мчаться в темноте по шоссе. Дорога, конечно, хорошая, но ночью вообще-то полагается спать, а не разъезжать без крайней на то нужды. А тут ещё какой-то странный туман выползает из ложбин и стелет свои белёсые космы по асфальту…

Жерар достал сигарету и щёлкнул зажигалкой. Он обычно не курил, но сигареты при себе имел - для таких вот случаев. Голубоватый дым пополз по салону, свиваясь в причудливые кольца. Рану включил радиоприёмник, но тут же выключил его снова - булькающая музыка раздражала. Однако в возвратившейся тишине возникло ощущение затаившейся где-то рядом и потихоньку подбиравшейся опасности…

Жерар думал об Аньез. Жаль, что так получилось - ему будет не хватать этой женщины. "Надо же, сойти с ума от какой-то там безделушки…" - подумал Рану и тут же возразил сам себе: "Брось, ты же прекрасно знаешь, что это за безделушка, и на что она в принципе может быть способна…". И всё-таки интересно, что же имела в виду Аньез. "Проклятье моего рода" - сильно сказано!