Колесо страха

Я кивнул. Во мне уже зародились неприятные подозрения: другие анализы тоже ничего не покажут. Я не готов был в этом признаться, но меня потрясла смена выражений на лице Петерса – безысходный ужас, беспредметная злоба, дьявольское довольство. Работая с этим пациентом, я словно очутился в пространстве кошмара, застыл перед дверью, которую необходимо отпереть, но у меня не было ключа, и даже замочную скважину я найти не мог.

Зная, что, когда я сосредоточен на работе в лаборатории, мне думается привольнее, я взял пару мазков крови Петерса и склонился над микроскопом. Я не ожидал добиться каких-то результатов, просто хотел прояснить сознание. На четвертом образце я заметил кое-что удивительное. Стоило мне вставить предметное стекло, как мой взгляд наткнулся на лейкоцит. Обычная белая кровяная клетка – но в ней что-то фосфоресцировало, точно крошечная электролампа!

Вначале я подумал, что со мной сыграло злую шутку освещение, но никакие мои манипуляции со светом не изменили сияния в лейкоците. Я протер глаза, еще раз заглянул в микроскоп и позвал Хоскинса.

– Скажите, вы не замечаете тут чего-то необычного?

Биохимик заглянул в окуляр, вздрогнул и поменял освещение, как и я.

– Что вы видите, Хоскинс?

– Лейкоцит, в котором что-то светится, – не отрывая глаз от окуляра, произнес он. – Свет не приглушается, когда я повышаю мощность ламп, и не усиливается, когда я снижаю освещение. Кроме этого свечения, клетка в целом выглядит нормально.

– А это, безусловно, невозможно.

– Именно так, – согласился он, выпрямляясь. – Но так и есть!

Я перенес предметное стекло с образцом под микроманипулятор, надеясь изолировать лейкоцит, и коснулся его кончиком манипуляционной иглы. В этот момент клетка, казалось, взорвалась. Фосфоресцирующий шарик будто расплющился, и что-то похожее на миниатюрную молнию ударило в сторону.

И на этом все закончилось. Свечение угасло.

Мы подготовили и проанализировали образец за образцом. Еще дважды мы обнаружили свечение, каждый раз с тем же результатом: взрыв клетки, странная крошечная молния – и угасание.

В лаборатории зазвонил телефон, и Хоскинс снял трубку.

– Это Брейль. Просит вас подняться в палату. Срочно.

– Продолжайте искать, Хоскинс, – сказал я и поспешил к Петерсу.

Войдя, я увидел, что медсестра Уолтерс отвернулась от кровати и зажмурилась. Ее лицо побелело как мел. Брейль склонился над пациентом, держа в руках стетоскоп. Взглянув на Петерса, я застыл на месте, чувствуя, как во мне поднимается паника: под моим взглядом на лице пациента выражение злорадства – на этот раз злоба усилилась – сменилось дьявольским довольством. И эта зловещая радость тоже возросла. Теперь выражения менялись каждые пару секунд: злорадство – восторг, злорадство – восторг. Они мелькали на лице Петерса… напоминая мерцание светящихся шариков в его лейкоцитах.

– Его сердце остановилось три минуты назад! Он должен быть мертв… но сами видите… – едва шевеля губами, прошептал Брейль.

Тело Петерса вытянулось, все мышцы напряглись. Кошмарный звук сорвался с его губ – короткий смешок, хриплый, пугающий, нечеловеческий, будто какой-то демон расхохотался в преисподней, и отголоски этого смеха достигли наших ушей. Телохранитель, сидевший у окна, вскочил, его стул с грохотом перевернулся. Повисла тишина, тело Петерса обмякло.

Я услышал, как открылась дверь в палату.

– Как он, доктор Лоуэлл? Я не мог уснуть… – Рикори вошел в комнату и, увидев лицо Петерса, упал на колени. – Матерь Божья…

Я видел его лишь краем глаза – не мог отвести взгляда от Петерса. В смерти его лицо исказила ухмылка – ухмылка врага, празднующего победу. Больше всего он походил сейчас на демона, сошедшего с картин безумного средневекового художника, словно ничего человеческого не осталось больше в его чертах. Голубые глаза, источая злобу, взирали на Рикори. Мертвые ладони шевельнулись, руки согнулись в локтях, пальцы скрючились, тело дернулось… И наваждение кошмара спало. Впервые за несколько часов я понимал, что же происходит. Rigor mortis, трупное окоченение. Только оно наступило необычайно быстро и развивалось с беспримерной скоростью.

Подойдя, я опустил покойнику веки и накрыл жуткое лицо простыней.

Затем я перевел взгляд на Рикори. Гангстер все еще стоял на коленях, погрузившись в молитву и лихорадочно крестясь. Рядом с ним, опустив руку ему на плечо, стояла медсестра Уолтерс. Она тоже молилась.

Часы пробили пять.

Глава 2 Данные

Я предложил Рикори сопроводить его домой, и, к моему удивлению, он, не раздумывая, согласился. Бедняга не мог прийти в себя от потрясения. Мы ехали молча, встревоженный телохранитель все время оглядывался. Перед моим внутренним взором все еще стоял образ Петерса.

Получив разрешение на вскрытие Петерса, я ввел Рикори сильное успокоительное и, дождавшись, пока он уснет, уехал, оставив с ним его человека.