Колесо судьбы. Канон равновесия (СИ)

— Шла бы ты спать, — увещевал он меня, сидя прямо на полу моей спальни с поджатыми ногами. — Все одно с тебя, пока не отоспишься, толку не будет ни брату, ни Волчаре твоему.

— Угу, — бурчала я, с отвращением пытаясь запихнуть в себя поздний ужин. — Куда ни глянь — кругом дура. Он теперь и видеть меня не захочет…

— Значит, сам дурак, — фыркнул братец, с невинным видом срамарэнивая[15] у меня из тарелки кусок жаркого, пока я «не вижу». — Чай знал, что не человечью барышню в жены берет, а кхаэлью. Помиритесь, не переживай.

— Легко тебе говорить, — я, скривившись, отдала братцу остатки ужина и выставила его вместе с тарелкой из спальни. Он возмутился было, что по ледяным от сквозняков коридорам и дрейгским пещерам бегать не намерен, а я, бессердечная, могла бы ему и плед в уголке постелить. Я на это нытье только фыркнула — вот уж кому холод в радость, так это ему, любителю из-за угла градинами кидаться…

Героически сражаясь с желанием свернуться в клубок прямо на холодном каменном полу, я подложила в камин пару поленьев побольше, надеясь, что утром хоть что-то повернет в лучшую сторону.

Наивная.

На следующее утро пройти за кольцо охраны в опочивальню к Рею оказалось легко — меня ждали. Ну да. Попробовал бы кто-то запретить мне увидеть любимого брата. Пусть даже на грани между жизнью и смертью. Тревога за него заглушала даже мысли о Даэнну. С детства знакомый путь от своей спальни к верхним покоям главной башни я бегом одолела минуты за три, по лестницам и переходам, начисто забыв про подъемники. Только ветер цеплялся ледяными пальцами за юбки да норовил выдрать пряди из наспех заплетенной косы.

В огромной жарко натопленной комнате, убранной коврами и шкурами, где редкое и дорогое оружие на стенах соседствовало с завалами книг и документов, неограненными драгоценными камнями и под завязку заряженными Смертью артефактами, возле ложа, на котором могли бы вольно разместиться человек шесть, сидели отец и мать. У чайного столика возле окна перебирал травы Янос-эрхе, ворча себе под нос что-то о твердолобых кхаэльских кошаках, которые вечно его не слушают.

Я медленно, стараясь сохранить спокойствие не только на лице, но и в душе, подошла к постели и присела на край. Присутствующие затаили дыхание. Безвольно лежащий среди мехов бледный призрак, почуяв мое присутствие, слабо шевельнулся и приоткрыл мутные больные глаза.

— Ур-р-р? — в горле его заклокотал еле слышный вопросительный мурлык и тут же затих.

— Братик, — я протянула руку и дотронулась до рассеченной чем-то щеки, стала перебирать чисто вымытые и вычесанные от колтунов пряди волос — наверняка мама не один час потратила на то, чтобы их разобрать. — Это я. Ты меня помнишь?

Одним Стихиям ведомо, чего мне стоило улыбаться! Отец и мать сидели тише мышей, боясь помешать.

— Р-рыся, — обрадованно выдохнул Рей. Речь его была невнятной, как после повреждения мозга, дышал он с нездоровыми хрипами. — Я думал, ты ушла…

— Куда я от тебя… — кожа под пальцами была на ощупь ледяной и шершавой. Ни толстые меха, ни ревущее пламя в камине не спасали его от холода.

Рей перехватил мою руку и вцепился в запястье с такой силой, что я еле сдержала шипение. Изрядно отросшие за время бродяжничества когти чуть не вспороли мне руку.

— Ты т-точно никуда не уйдешь?

— Да нет же, — я заставила себя не вздрагивать, глядя в изъеденное Смертью лицо, больше напоминавшее череп в обрамлении черных волос. Кхаэль, которого я знала всю жизнь, исчез, сломался. На меня смотрел испуганный внезапной слабостью больной ребенок, не веривший даже отцу. Он вздрагивал от каждого звука, прядал ушами и косился на Яноса, занятого приготовлением отвара прямо на каминном огне. Стоило вемпари возникнуть рядом с ложем с дымящейся кружкой в руках, как брат вовсе взбунтовался и возмущенно зарычал, скаля клыки.

— Не подходи! — захлебываясь рыком, рявкнул он и дернулся отползти подальше, вздыбил крыльями одеяла. Глаза сверкнули злым багрянцем, гребень под рубашкой встал торчком.

— Будет тебе, угомонись, — попытался успокоить его вемпари. — Лечиться надо, а значит, и отвар пить. Или ты всю жизнь собираешься изображать ходячего, вернее, лежачего мертвяка?

Ответом было рычание и недвусмысленный щелк зубами возле руки. Стоило отцу встать, чтобы утихомирить разбушевавшееся чадо, как когти тут же прошлись и ему по рукам, запятнав кровью бархат кафтана. Рей вжался в постель, свернулся в напряженный комок и злобно шипел при любой попытке приблизиться.

Он помнил, что на него охотились.

— Попробуй ты, — мне в руки ткнулась кружка с отваром, а Янос снова отошел в сторону, став почти невидимым. Я возвела очи горе. Это какими же способами они его ловили все это время, что он не признает вообще никого? Такое впечатление, что скорбными головой в семье внезапно сделались все без исключения. Я не узнавала родичей и смутно понимала, что вокруг меня происходит. Чутье вопило только одно — все кругом неправильно и происходит не так, как должно быть!

. — Рейю, — позвала я, не двигаясь с места, — почему ты не хочешь пить лекарство?

— А ты сама его пробовала? Гадость!