Колесо в заброшенном парке

Антонио шел по этому великолепному древнему городу, и ему было не до красот и тайн. Он шагал потупясь, не обращая ни на что внимания. Лишь время от времени его отвлекало пение, доносящееся со стороны каналов — венецианские гондольеры оставались верны себе и затягивали свои протяжные баркаролы всякий раз, когда на то возникало желание. Антонио вспомнил, как старик Карло рассказывал ему, что баркарола родилась именно в Венеции — ведь размер «шесть восьмых» как нельзя лучше соответствует ритмичным взмахам весла гондольера…

Через несколько минут Антонио оказался возле Арсенала — громадной судоверфи. У невысокого дерева он увидел Этторе. Этторе был весельчак, неутомимый выдумщик и отъявленный бездельник. Как уверял он сам, второго такого не было во всей Венеции. Антонио был склонен ему верить.

Завидев друга, Этторе стал расплываться в улыбке, но губы его замерли на полпути.

— Эй, ты чего такой… мокрый? Плакал?

— Да ну их… — Антонио вытер глаза рукавом.

— Что, совсем замучили своей музыкой? — Этторе смотрел сочувственно.

— Да нет, наоборот…

— Это как?

Антонио вздохнул.

— Сложно объяснить… Я, наверное, сам виноват. Замахнулся на то, что мне не положено.

Глаза Этторе слегка округлились.

— А чего такого тебе не положено?

— Да… — Антонио потупился. — Захотел продирижировать мессой.

— Вот это да! И где?

— В соборе Святого Марка…

— Ну ты даешь! — Этторе присвистнул. — А чего не сразу в Ватикане перед святейшим Папой?

— Ты не понимаешь! — Антонио почувствовал, что на глаза снова наворачиваются слезы. — Я ведь и перед Папой могу. А они… — он махнул рукой, — «Тради-иции, тради-иции…»

— Тяжело тебе… — посочувствовал Этторе. — Ладно, не огорчайся так. Пойдем лучше в лагуну искупнемся.

День стоял жаркий.

— Можно… — рассеянно ответил Антонио.

На берегу Венецианской лагуны у городских мальчишек было излюбленное место с небольшим пляжем. Скинув одежду возле огромной каменной плиты, которая нагрелась на солнце, как печка, Антонио и Этторе побежали по мягкому теплому песку к морю, бросились в воду, поднимая тучи брызг, и вынырнули уже далеко от берега.

Наплававшись, мальчишки повернули назад. Этторе вышел на берег, забрался на старую деревянную вышку — она тяжело скрипнула под его весом — и с довольным криком шумно плюхнулся в воду рядом с Антонио.

— Не брызгайся, пожалуйста! Я и так весь мокрый.

— Когда ты не в настроении, Тонино, с тобой невозможно разговаривать!

— Ну и помолчи лучше.

Антонио тоже залез на вышку. Снизу она казалась небольшой, но отсюда, с высоты четырех метров, глядеть на воду было страшновато. Хотя, поджав ноги и закрыв глаза, вполне можно было прыгнуть — Антонио, как и Этторе, не раз проделывал это. Зато прыгнуть рыбкой — головой вперед, выставив перед собой руки — Антонио никак не решался, хотя ему давно этого хотелось.

В самом деле, ничего опасного тут не было, Антонио не раз видел, как прыгают рыбкой старшие ребята. Он хорошо знал дно лагуны — ни подводных камней, ни коряг, под вышкой было довольно глубоко. С другой стороны, Антонио хорошо умел нырять, ему ничего не стоило прыгнуть с невысокого парапета. Он предпочитал именно такой способ погружения медленному, зябкому вхождению.

Единственное, чем он рисковал, если бы недостаточно вертикально вошел в воду — он мог отбить живот и ноги. Но и это, в конце концов, не смертельно. Антонио глядел вниз, плещущаяся вода манила и завораживала. Ему захотелось, глядя на игру бликов, раствориться, слиться с ними, стать одним из солнечных зайчиков на поверхности воды. Ему даже чудилось в этой игре некое подобие улыбки, и лишь минуту спустя он понял, что это была улыбка синьоры Анны.

Тогда Антонио наклонился вперед и, выставив перед собой руки, оттолкнулся от вышки. Описав в воздухе красивую дугу, он прорезал блики точно в середине и мягко ушел в прохладную глубину. Не торопясь всплывать, он еще немного проплыл в прозрачных водах лагуны, поднял со дна какую-то раковину и, наконец, вынырнул на поверхность.

— Антонио, ты с ума сошел! — раздался с берега крик Этторе. — Я уж думал, ты утоп весь. Тебе что, жить надоело?

Этот риторический вопрос погрузил вдруг Антонио в глубокую задумчивость, и он не торопясь поплыл к берегу, размышляя.

— Нет, не надоело, — ответил он, вылезая на берег и устраиваясь на горячем камне рядом с Этторе. — Мне жить очень даже нравится. Мне интересно жить.

— Слушай, не делай больше так, прошу тебя! Я испугался…

— Чего испугался? А мне понравилось… Ладно, извини, пожалуйста. Сегодня больше не стану нырять. — И вдруг улыбнулся. — А что, Этторе, слабо повторить?

Этторе, покачав головой, растянулся на нагретой плите. Антонио последовал его примеру. Мальчишки лежали, словно меж двух жаровен, и нагие тела жадно впитывали солнечный жар. Не хотелось ни говорить, ни шевелиться.

— Слушай, зачем тебе эта месса у Святого Марка? — неожиданно спросил Этторе.

Антонио снова задумался.

— Ведь это так прекрасно… И необходимо. Разве ты не чувствуешь?

Этторе смутился, почесал мокрый загорелый нос и недоверчиво посмотрел на Антонио.