Колесо войны

Вскоре я находился среди густого кустарника на небольшой высотке, откуда поляна и дорога были видны как на ладони. Рядом горнист, который готов дать сигнал к атаке. Справа и слева от меня «шептуны», а позади спешенные кеметцы. Минуты тянутся очень медленно, и в моей голове мелькает мысль, что враг почуял неладное и отвернул в сторону от избранного им пути. Однако как-то резко и неожиданно на открытом пространстве появились три всадника на боевых оленях, которые двигались перед отрядом северян, и моё беспокойство улетучилось, словно его никогда и не было. В сердце поселилось спокойствие. Назад уже не отвернуть и план атаки не переиграть, а раз так, то сомневаться не стоит. Будем биться, и это хорошо, что нас больше и на нашей стороне все преимущества. Мы на своей земле, и я не сторонник рыцарских схваток. Главное – результат, а про честь пусть столичные щеглы думают, которые кровь только на батальных полотнах видели.

За тройкой всадников, которая сначала замерла на середине поляны, а затем двинулась дальше, показались основные силы одичавших нанхасов. Десяток. Другой. Третий. Северяне ехали совершенно спокойно и нападения явно не ожидали. Значит, охранные амулеты прикрывают нас от шаманов неплохо, а может, в этом отряде слабые чародеи. Не важно. Пора воевать. И когда весь вражеский отряд в полсотни воинов оказался на поляне, я повернулся к сигнальщику и щёлкнул пальцами.

Ду-у-у! Ду-ду-у-у-у! – пропел свою басистую мелодию сигнальный горн. Его глухой тоскливый зов разнёсся по морозному воздуху, и опушка всколыхнулась. Зашуршали кусты, и боевые лошади, проломившись на открытое пространство, понеслись на оленеводов. Подобно всем воинам вокруг меня, я ударил своего усталого жеребца по бокам, и он стремительным рывком вынес меня на открытое пространство.

Меч в руке. Конь набирает разбег, и, кажется, остановить его сможет только какое-то серьёзное препятствие. Подкованные мощные копыта подкидывают комки снега, и я слышу, как хрустит под его сильными ногами старый ломкий валежник и ветки. Злой холодный ветер бьёт в лицо и горячит кровь. Предчувствие жестокого боя вбрасывает в неё адреналин, и, оскалившись, словно зверь, я смотрю только прямо, выбираю того из врагов, кто первым умрёт от моей руки. Наверняка нечто подобное происходит и с другими дружинниками, которые пристраивают своих лошадей рядом со мной. И спустя всего одну минуту, сбившись в некое подобие казачьей лавы, стремя к стремени, наш плотный живой поток ударяет в строй врага.

– А-а-а-а! Бей! – в боевом запале кричу я, направляя своего коня на кажущегося более массивным вражеского оленя.

Удар! Боевой дарнийский жеребец, который не боится никого и ничего, своей широкой мускулистой грудью ударяет в туловище не успевшего развернуться ему навстречу оленя. И боевое животное нанхасов не устояло на ногах, видимо, олень истощён дальним переходом. А его всадник, крепкий широкоплечий мужик в костяном доспехе с ятаганом в руках, вылетает из седла и оказывается на пути десятков копыт, пара которых наверняка опустится на него.

Повод на себя. Я наматываю ремень на левую кисть. Хрипя и закусывая мундштук, жеребец замедляет бег, останавливается, и я оказываюсь среди врагов. Передо мной шаман, пожилой мужчина в большой лохматой шапке. Он что-то выкрикивает, и я чувствую, что в мою грудь упирается нечто невидимое и злое, и эта мерзость пытается свалить меня наземь. Мой конь это тоже ощущает и хрипит так, что с его губ на снег валятся хлопья пены. Однако чёрный клинок из метеоритного железа крест-накрест рубит воздух на уровне моей груди, и заклятие исчезает. Это происходит очень вовремя. На поляне идёт рубка, и не всё так просто, как могло бы показаться со стороны. Здесь и сейчас нас четверо на одного, мы сыты и напали на одичавших нанхасов из засады, а позади нас на поляну выходят кеметцы, которые готовы оказать «шептунам» помощь. Но вражеские воины не сдаются и бьются жёстко и расчётливо. Паники в их рядах нет. Каждый северный боец знает, что ему делать, и, даже умирая, оленеводы пытаются дотянуться своим оружием до ближайшего дружинника или хотя бы задеть его лошадь. Это достойно уважения, но враг есть враг, и мы ломим его без всякой жалости.

– Круши! – подбадриваю я дружинников.

– Да-а-а! – перекрывая шум боя, откликаются воины, и схватка продолжается.

Сталь бьётся о сталь. Наши мечи проникают под костяные ламеллярные доспехи северян, а вражеские ятаганы вспарывают кольчуги «шептунов». Кровь льётся на снег. Ревут олени, хрипят лошади и стонут раненые. Какофония звуков накрывает ничем не примечательную лесную поляну, и новичок мог бы от них растеряться. Но я не таков и продолжаю делать то, что должен.