Колесо времени

Предок, возьмись он считать число ночей, допустим по пальцам, ко времени, когда Луна округлилась ровно на половину диска, загнул бы их полностью, для примера, на левой, а также частично на правой. К моменту же сияния ночного светила в полном блеске идеального круга предок, загнув пальцы уже на обеих руках, вновь подключил бы к счету почти все пальцы левой руки. К этой знаменательной в жизни Луны ночи оказывались приуроченными столь примечательные события, что пещерные люди могли в который уже раз подивиться всеохватывающей страсти царицы ночного Неба противопоставлять себя Солнцу. В ту ночь наивысшего могущества ночного светила оно, полное достоинства, выкатывалось из-за горизонта как раз тогда, когда умирающее дневное светило закатывалось за край Земли, чтобы уйти с небосклона при восходе Солнца. Более того, полная Луна ровно в полночь появлялась в том месте южного небосклона, где Солнце ежедневно точно в полдень достигало своей наибольшей высоты.

Не меньший интерес предка могло вызвать то примечательное обстоятельство, что зимой излучающая яркий свет полная Луна поднималась над заснеженными пространствами очень высоко, как Солнце летом над цветущей Землей. Тогда путь в Небе торжествующей зимней Луны был не только высок, но и длинен. Она в этом мире холода и мрака мертвого сезона праздновала свой апофеоз. Летом же светила, как нетрудно догадаться, занимали на юге прямо противоположные позиции — полная Луна в полночь довольствовалась очень небольшой высотой и соответственно короткой дорогой по небосклону; Солнце же поднималось высоко и в те жаркие дни долго не покидало Небо.

После полнолуния, которым предок мог любоваться в течение целых трех следующих друг за другом ночей, в жизни ночного светила наступал малоприятный момент. При продолжении счета теперь уже вновь на правой руке, когда загнутыми на ней оказывались два пальца (семнадцатая ночь!), глаз человека мог отметить, что лунный диск потерял свою округлую правильность. Хорошенько запомним эту семнадцатую ночь и связанное с нею событие ввиду той необычайной важности, которую придавал ему в последующем предок. А пока отметим лишь, что это означало одно — Луна начала умирать. Чуть надкушенный край ночного светила, которое утром не успевало спрятаться за горизонт от сверкающего глаза Солнца, был отныне обращен не на восток, в сторону восходящего дневного светила, а на запад, где оно заходило. Теперь уже не Луна преследовала Солнце, а, напротив, дневное светило пустилось в погоню за ночным. Отныне светила не расходились, соперничая, в разные стороны. Луна, как сказочная жертва перед драконом, с каждой ночью все ближе подвигалась на Небе к своему антиподу — Солнцу.

Ночное светило меняло теперь свои маски в обратном порядке, как бы выворачивая их наизнанку. Так, когда все пальцы правой руки были при счете ночей загнуты и предку вновь, уже в третий раз, пришлось использовать очередную пару пальцев левой, Луна опять становилась полукруглой. Она восходила на небосклоне поздно, к полуночи, зато утром, к восходу Солнца, оказывалась как раз там, где недавно господствовала в полнолуние, т. е. на юге. Этот момент определял половинный временной рубеж[4] от полуночи до полудня, и полудиск Луны как нельзя лучше символизировал такую границу часов. Как, однако, полярно переменились позиции — давно ли полукружие растущей Луны, восходя днем, оказывалось в той же знаменательной точке юга вечером? Но половина диска молодого ночного светила определяла тогда иной порог суточного времени — половинный рубеж между полуднем и глухой полуночной порой![5]

Но вот наконец наступило время, когда предок в счете ночей в третий раз перешел к пальцам правой руки. II по мере того, как он загибал их, все тоньше становилась «стареющая» Луна. Она опять приобрела вид выпрыгивающей из воды рыбки или двух совмещенных основаниями рогов, обращенных, однако, вогнутой стороной и острыми концами к западу. Умирающая Луна поднималась из-за восточного горизонта в алых лучах утренней зари, ненамного опережая восход Солнца. Как и в другие дни после ущерба, на семнадцатую ночь Луна заходила в светлое время суток, но теперь предшествуя закату Солнца. Погоня дневного светила за ночным, кажется, подходила к трагической развязке.

Так оно и случилось. Однажды, когда после очередной ночи предок отметил про себя, что на правой руке почти совсем не осталось незагнутых пальцев, он больше не увидел Луны на восточном небосклоне. Она таинственным образом пропала, будто поглощенная Солнцем. Прошло, однако, не более трех дней, и, как неистребимый Феникс из пепла, в затухающем жаре угольев вечерней зари возникла обращенная выпуклой стороной к западу возродившаяся к новой жизни молодая Луна. С этой ночи начинался очередной многодневный небесный маскарад с уже знакомой чередой переодевания его главной героини — Луны.