Колесо времени<br />(Солнце, Луна и древние люди)

В самом деле, с далеких времен раннего средневековья изумлял он людей грандиозностью своих многотонных конструкций, которые, кажется, не могли быть воздвигнуты обычными для человека усилиями. Право же, здесь, по убеждению обывателей, не обошлось без великанов, чудесных сил магии и чар, мощи волшебного слова! Путник, осмелившийся, преодолев округлые рвы и валы, зайти в этот едва проходимый лес громадных каменных глыб, оказывался буквально потрясенным их гнетуще-мрачным величием. Попарно тесно приставленные друг к другу, возвышались многометровые песчаниковые блоки, прикрытые сверху тяжелыми брусьями. Все это образовывало вместе странную подковообразную фигуру, почему-то открытую к северо-востоку. Чем юго-восточнее размещался каждый из подобных, как их называли, трилитов, т. е. конструкций из трех плит, тем выше к небу возносилась перекладина. Подкову из трилитов окружало кольцо из нескольких десятков величественных каменных блоков с водруженными на них тяжелыми глыбами. Они были на удивление плотно подогнаны друг к другу и составляли там, на недосягаемой высоте, висячую каменную дорогу с ее бесконечным, почти идеальным по правильности кругом воздушного пути. Быть может, каменное колесо Стоунхенджа оттого и назвали Стоунхенджем, «Висячими камнями», что верхние глыбы его, таинственным образом «подвешенные» над опорами, представлялись издали как бы легко парящими в воздухе.

Если к сказанному добавить, что внутри подковы трилитов, а также в пространстве между ними и кольцом располагался частокол других камней, то не трудно представить растерянность того, кто впервые попадал в этот зловещий лабиринт. Узкие, до предела сковывающие обзор щели между широкими плоскостями вкопанных в землю гигантских камней и хаос развалин усиливали и без того тревожащее душу чувство тоскливой безысходности. Поэтому смущенный странник считал обычно за благо подобру-поздорову выбраться из ловушки каменных джунглей, а потом и за пределы рвов и валов, насыпанных из ослепительно белых кусков мела. Выход из «колдовских кругов», как строгий указующий перст, определял заблудшим одинокий камень, вкопанный за их пределами в северо-восточной стороне между двумя параллельными валами. Они, казалось, любезно приглашали (а быть может, заманивали) пройти именно сюда, на северо-восток, куда открывалось и устье подковы трилитов. Между тем отправиться туда действительно был резон, ибо именно там и только там кольца валов и рвов не смыкались, оставляя свободным проход, своего рода ворота, к которым как раз и примыкала аллея с «указующим каменным перстом».

Стоячие и «висячие» камни Стоунхенджа при взгляде на них издали, со стороны, зачаровывали не меньше. На уныло плоской с далеким обзором равнине они выглядели окаменевшими великанами, которые внезапно, как по воле волшебного слова, замерли некогда в разгар стремительной круговерти колдовского танца. Недаром в одном из мифов старой Англии эту толпу каменных глыб назвали «Пляской великанов». Ее, говорили, поставил в Африке (уж не в стране ли Хапи?) некто с умом несравненным и искусным, а затем силою чар и магии перенес сначала в Ирландию, а уж потом на Солсберийскую равнину, строго определив им стоять здесь «до скончания века». Магические чары окутали камни, и потому стали они неисчислимы. Разве случайно, что всяк, пытающийся их сосчитать, непременно путался и, досадуя, в конце концов оставлял бесполезное занятие. Тем, кто сомневался в справедливости старинного предания, во избежание неприятностей напоминали предостерегающие слова создателя «Пляски великанов» волшебника Мерлина: «Не смейтесь, не поразмыслив, — в этих огромных камнях скрыта тайна, и нет среди них не наделенного силой волшебства». Сэр Н. Локьер и не помышлял смеяться. Он вошел в каменное колесо Стоунхенджа с самыми серьезными намерениями: хорошенько поразмыслив, попытаться раскрыть тайну каменных гигантов и установить, что в действительности ее составляло. Поработав с теодолитом внутри подковы трилитов, Н. Локьер, будто его тоже смутила подавляющая волю величина плит, прихватив с собой нехитрый инструментарий, направился к выходу, на северо-восток, где его ожидал Ф. К. Пенроуз.

Шагая к аллее с торчащим в пределах ее многотонным камнем, который некогда окрестили «пяточным» из-за того, что кто-то не лишенный богатого воображения узрел на его поверхности невидимый теперь отпечаток «пяты монаха», Н. Локьер размышлял о том, что слово «хил» представляет собой, возможно, искаженное уэльское «Хейил», «Солнце», и камень следует называть солнечным.