Колесом дорога

— Какой я тебе дед, один раз только и не побрился. Ты приез­жай,— сказал Ровда.— Поговорим о «телеге». Только один,— парень ему понравился, он приглашал его, а сам лихорадочно соображал, где же достать водки, а лучше самогонки. Заглянул в кабинет, высмат­ривая, кто там из своих сопровождает делегацию, добро бы директор спиртзавода, тогда ему не о чем и беспокоиться. Канадцы шумно усаживались, а рядом с секретарем райкома стоял директор масло­завода. Маслосырзавод водки не производил, и надежды Матвея рух­нули. Он выманил из кабинета председателя поселкового Совета. Из бухгалтерии позвонил на комплекс, ответила Надька.

— Чтобы через час было двадцать халатов, иначе международ­ный конфликт,— отомстил он ей за то, что не пустила. Надька пыта­лась что-то возражать, Матвей бросил трубку, повернулся к предсе­дателю поссовета.— Бери мою машину и гони хоть на край света, чтобы через час была водка, а лучше самогонка.

— Легче птичье молоко достать...

— Птичье молоко у них есть, видишь, какие сытенькие, хоть в плуг запрягай...

— Они тебе напашут,— сказал председатель поссовета.

Матвей ринулся к себе.в кабинет. Канадцы уже уселись, секре­тарь райкома рассказывал им про успехи хозяйства. Матвей пристро­ился в сторонке и хмуро, будто не имел никакого касательства к это­му хозяйству, слушал его, и казалось, что он единственный и есть здесь гость, посторонний. Селивончик изредка взглядывал на него, и Матвей читал в этом взгляде, что ничего им не забыто, успехи успе­хами, доложит он о них и возьмется за него, не простит трав, кото­рые вышли теперь наружу, боком выйдут они и ему, Матвею, боком выйдет и заступничество Сергея Кузьмича и то, что он, секретарь, при всем известном отношении своем к Матвею вынужден хвалить его, выставлять в лучшем свете, и не перед кем-нибудь, а перед ино­странцами. Матвею было приятно, что его хвалят, он как бы брал реванш за свое будущее поражение. Как ни относится к нему Дми­трий Родионович, а все же именно сюда вынужден привезти канад­цев. И Матвей подсказывал Селивончику, о чем тот забыл сказать, о главном направлении хозяйства как мясомолочного и об упоре по­этому не на пропашные культуры, а на травы. Заставлять секретаря говорить об этом было откровенным вызовом, и тот не выдержал:

— Сам расскажи, Матвей Антонович, расскажи, не стесняйся, а мы послушаем,— сказал с намеком, понятным только им двоим. И Матвей на рожон не полез.

— Что рассказывать, это ведь интересно только нам с вами.

— Вот как раз и надо это все объяснить, все-все.

— Господа располагают временем? Чтобы узнать здесь все, надо прожить жизнь или, по крайней мере, просидеть в этом кабинете дня три. Три дня только слушать, а потом годы смотреть и еще годы ра­ботать...

О нет, господа таким временем не располагали. У них распи­сание.

— Что же вам особенно интересно? — спросил Матвей.

— Жизнь. Жизнь простого крестьянина, колхозника.

— Надо идти к колхознику, на ферму к нему, в поле к нему...

— Не скромничай, Матвей Антонович,— остановил его секретарь райкома.— Ведь и так можно сказать, в каждой квартире сегодня телевизоры, ковры, есть и собственные машины.

О нет, этого не надо, про это как раз гости и не хотели знать, все это было и у них. И дома, и телевизоры. Но знаете, чего у них нет, не было, когда они давным-давно покидали эту землю, а теперь появилось? Они белорусы. И тут оставались белорусы. И у оставших­ся появилось, а у них нет. Вот это бы им понять. Вот кто есть он, Матвей Ровда, председатель князьборского колхоза?

— Полешук,— ответил Матвей,— коренной, князьборский. А сре­ди вас есть полешуки?

Полешуки были. Старичок с огромным хрящеватым носом. Мат­вей давно приглядывался к нему и думал, что среди всех прочих он, наверное, единственный настоящий канадец, не мог такой нос уро­диться и выспеть на Полесье. Но он оказался соседом, до отбытия в Канаду жил через речку от Князьбора.

— Вы помните, что здесь было раньше? — спросил Матвей. Тот помнил, что здесь было раньше, потому и уехал когда-то. Уехал, но не забыл своей земли. Стал предпринимателем, завел свое дело. На­жил деньги на макулатуре, на свалках — тряпье и бумаге. Извлекал это тряпье и бумагу, сортировал. Негодное в утиль, что можно было еще использовать, в продажу. Очень выгодное было дело, пока не опомнились, не разглядели этого американцы, тогда бизнес его кон­чился. Но он успел еще помочь родине, оживился старичок, триста пар обуви подарил какому-то детдому в Белоруссии.

— Сам закупал, самые лучшие, как для себя.

Матвей вспомнил эти американские ботинки, одни на двоих с де­дом Демьяном, полученные через Красный Крест. Ботинки были и в самом деле хорошие, не было им сносу. Вдвоем они так и не сносили их, переобулись снова в лапти. Непривычно было в тех ботинках хо­дить по Князьбору. И куда они подевались, кто их донашивал, выбро­сили или на чердаке валялись, вспомнить не мог...