Коля-Коля-Николай

Она и Оксана ушли на работу, а я остался. Мне на завод не хотелось идти. К матери устраиваться на работу в колхоз я также уже больше не желал. Там к ней все испытывали жалость. Такая обстановка мне не нравилась. Помог мне с работой друг покойного брата Валеры — Тольяныч.

Дня через два-три я занялся рекламой советского образа жизни. Вместе с бригадой из трех человек мы ездили на машине и развешивали транспаранты. Работа была на высоте. Можно было и свалиться. Накануне праздников работы было полно: мы вздохнуть не смели, а вот летом — лафа. Год, наверное, или даже больше я продержался на новом месте, и если бы не стал снова выпивать, то и остался. Мне нравилось. Однако бригадир раз-два поймал меня в нетрезвом состоянии и попросил:

— Знаешь, Николай, все хорошо, но мне твои выпивки не нравятся, так что пока не разбился, уходи. Отвечать за тебя я не хочу у меня семья.

Я тогда вдрызг напился. Так, давно не пил — себя не помнил. Неделю не просыхал, если не больше. Оксана, когда я пришел в себя, сказала мне:

— Коля ты зачем выгнал из дома мать?

— Как выгнал? — спросил я.

— А вот так, взял и выгнал. Она уже дней несколько не появляется в квартире. Живет там, наверное, у себя в теплице или же у тети Маруси, не знаю.

— А где собаки и кошки?

— Ты их также всех повыгонял, — у тебя страшно болела голова.

— Ну, ладно, — сказал я, — сейчас поеду в колхоз, вернее не сейчас, а вечерком и верну мать. Ну а собаки и кошки нам не нужны. Без них обойдемся!

Мать вернулась. Она была тихой. Что-то в ней сломалось. Я ее не узнавал. А однажды утром мать не встала. Я будил, будил ее, будил, а она даже не шелохнулась.

— Коля, ты послушай, сердце у нее бьется или нет? — спросила Оксана. — Уж очень она странно лежит: лицом вниз.

Мне ее положение тоже не понравилось, и я развернул мать. Из-под тела выкатилась темная бутылка и, упав на пол, покатилась к шкафу, разливая черную жидкость.

— Это же яд, — ужаснулся я своему открытию. Лицо у матери было черным. Язык вывалился, глаза вытаращены. Я, заплакал и с криком выбежал на лестничную площадку. Постоял и вернулся.

День прошел как в тумане. Оксана молодец, пока я приходил в себя, она позвонила по телефону своим родителям (трубку, кажется, взяла ее мать) и все ей объяснила. Скоро к дому подъехала бригада «скорой помощи» и наряд милиции. Врач констатировал смерть. После, с разрешения милиции тело матери увезли в больницу.

Тело матери из морга я забирал вместе с тетей Надей, Семеном и тетей Симой. Для совершения похорон колхоз дал нам машину. Ее коллеги собрали деньги на венок и на памятник. На работе ее все жалели. Приехавший на похороны представитель от начальства сказал хорошие слова:

— Мы потеряли Веру Кондратьевну, лучшую нашу работницу — стеснялись влезать в ее личную жизнь, — у нас постоянно не хватало на то времени! — Он много говорил о ее заслугах и закончил свою речь словами:

— Пусть земля ей будет пухом.

На обеде присутствовало много людей. Квартира была полна. Я не знал, что у матери столько друзей, знакомых. Мне было не по себе. Тетя Надя долго крепилась, но потом, когда люди разошлись, она горько с причитаниями стала оплакивать свою сестру. У меня от ее плача волосы становились дыбом.

— Николай, это, ты ее «отравил», из-за тебя мать потеряла смысл в жизни. Какой ты сын? Одумайся! Пьяницей, дебоширом и тунеядцем ты уже стал. Но это в жизни не главное. Стань, наконец, человеком.

Я хотел воспротивиться, накричать на тетю Надю, но, взглянув ей в глаза, испугался и понял, она не моя мать, мне с ней не справиться — в один момент одолеет, скрутит, заткнет за пояс.

Первая ночь после похорон матери мне далась тяжело. Часы тянулись медленно. Сон, то приходил ко мне, то покидал меня. Я с трудом дождался рассвета. Мне все время слышались какие-то шаги. Они раздавались и сверху, и снизу, и слева, и справа — отовсюду.

В квартире кроме меня никого не было: тетя Надя отправилась ночевать к тете Симе, Семен уехал к себе в общежитие, Оксана — домой, Она побоялась оставаться, как я ее не просил, не настаивал — ничего поделать не смог.

— Вера Кондратьевна — твоя мать! Ты должен побыть с ней — один на один! — сказала она и уехала.

Я лежал в постели, затаившись. Внезапно поселившись где-то внутри чувство страха, сохранялось во мне и долго не хотело покидать. Утром, я почему-то решил, что в квартиру приходил дядя Коля, чтобы побыть с матерью. Душа, если человек умрет сразу не уходит на небо, она девять дней живет с близкими людьми. Правда, какой я близкий? Я совершенно не заботился о матери — эгоист проклятый, только о себе, о своем нутре поганом и думал. Нет, я должен стать другим!

Настал день. Тетя Надя собралась уезжать. Я поехал ее проводить на вокзал. На прощанье она с силой, так, что у меня звонко хрустнул позвонок, склонила мою голову и поцеловала.