– Мой папа был фотографом, – говорю я, – Зарабатывал на свадьбах и семейных фотосессиях. Он был талантлив, умел видеть то, что другие не видят. Но настоящей его страстью были птицы. Он, наверное, обошёл всю Эстонию в походах, фотографируя редких и не очень птиц.
Я замолкаю, уставившись в кружку с чаем. Потом сглатываю, отпиваю немного и говорю то, что до сих пор причиняет боль.
– Он заболел, когда мне было четырнадцать с половиной. Рак лёгких. Курение и правда убивает, – с горечью добавляю я, – Сгорел за четыре месяца. Мама держалась, как могла, а вот во мне что–то сломалось. Я начала прогуливать школу. Потом связалась с дурной кампанией, начала пить. Потом стала покуривать травку. Мама поначалу не догадывалась, куда я пропадаю. Первым звоночком стал вызов из полиции через год после его смерти. Я украла какую–то безделушку в торговом центре, чтобы продать её и купить косяк. Она отчитала меня и бросила мне слова, которые подстегнули меня ещё больше. Она сказала: «Твоему отцу было бы стыдно за тебя».
Делаю короткую паузу, и сглатываю подступившие к горлу слёзы.
– Я прорыдала всю ночь, а потом разорвала его фотографии. Слава богу, что тогда уже были цифровые фотоаппараты, и через пару лет мама отпечатала их снова. Иначе, я бы себе никогда этого не простила.
Бросив взгляд на стену, увешанную нашими фотографиями, я невольно улыбнулась, вспоминая, как мы были счастливы.
– Я кричала, что его больше нет, что он бросил нас, и ушла из дома. Тусовалась неделями у знакомых, постоянно пила и курила. Потом меня вызвали в школу, и директор пригрозил исключением. Я только пошла в десятый класс. Мне было плевать, но мама просила меня хотя бы получить среднее образование. Я пообещала ей, что сделаю это и перестала уходить по ночам, а после школы продолжала тусоваться с сомнительными ребятами.
Александр бледнел на глазах. Он даже не притронулся к своему чаю, который я сделала ему полчаса назад. Я пожала плечами и продолжила.
– Мой первый раз произошёл на узкой кровати в кампании малознакомых парней. Я смутно помню, сколько их было тогда. Я была в дурмане, в постоянном дыму и мне становилось легче. Иногда я думала, что этот дым может забрать меня к отцу, туда, где не будет так больно.
Я посмотрела на него, он ответил мне коротким пристальным взглядом. По его лицу ходили жевалки, челюсти были плотно сжаты, но он не перебивал. Просто слушал.