Колибри (СИ)

Домофон, как и ожидалось, зазвонил снова, и я нажала на кнопку. Из трубки донеслись писки открывшейся двери подъезда, и я приготовилась к адовой пытке. У меня есть ровно три минуты, чтобы собраться. Обычно столько едет лифт на шестой этаж.

Я вздохнула, покачала головой и открыла дверь. Лифт звякнул, и на пороге вырос мой начальник.

– Что тебе надо? – зашипела я, когда он попытался войти.

Я оставила только щель между нами. Он выдохнул и положил руку на дверной косяк. Если я захлопну дверь, его пальцы останутся в квартире и мне придется отмывать кровавые подтеки с бежевого металла. Наверняка, еще и стены заляпает…

– С тобой все в порядке? Кристина сказала, что ты заболела.

Конечно, я заболела. Только название для моей болезни еще не придумали.

– Все в порядке, – шепчу я, и мой шепот с шипением разноситься по подъезду.

– Может, впустишь? – спрашивает он, блеснув глазами.

– Нет, – отрицательно качаю головой, убеждая сама себя в правильности своего решения.

– Уверена?

– Да, – снова мотаю головой, и любой маломальский психолог распознал бы этот жест, как отрицание моего «Да».

Босс устало улыбнулся, и прислонился виском к косяку.

– Нам, правда, надо поговорить.

– Нам не о чем разговаривать, Александр Сергеевич, – снова шепчу я, молясь, чтобы Тео не проснулся.

– Я так не думаю.

Он проводит своей ладонью по двери и силой дергает ее на себя. Я отскакиваю, и задеваю комод в коридоре. Флакончики с мамиными духами падают, дружно звеня.

– Твою дивизию, – вырывается у меня, когда босс входит в квартиру, – Только не это, – шепчу я, когда из моей спальни слышится вошканье, а потом шлепки маленьких ножек подбираются ко мне сзади.

– Мама, – сонно говорит Тео, и трет глаза.

– Я здесь, мой маленький, – прошептала я, подлетая к нему и поднимая его на руки.

– Мама? – повторяет эхом за моей спиной Александр.

– В гостиную! – тихо командую ему я, и уношу ребенка в спальню, чувствуя, как сердце уходит в пятки.

Тео засыпает через полчаса, долго вертясь в кровати. Я лежу с ним рядом еще десять минут, в тайной надежде, что начальник просто тихо свалит из квартиры. Но этого не происходит, я устало встаю и плетусь из спальни. Босс разместился на диване, бережно положив свой пиджак на подлокотник и сложив руки на коленях.

– Говори, – сухо произношу я, и он вздрагивает.

– Тео твой сын? – спрашивает он, и я ругаю себя за то, что не выставила его сразу.

Надо было просто перерезать провод домофона маникюрными ножницами, делов–то.

– Да, но это не твое дело.

– Хм, – мычит он и потирает подбородок, – Признаться, я догадывался. Но ты тщательно маскировалась, говоря о брате.

– Я ни разу не говорила о брате. Это был твой вывод, а я не стала его отрицать.

– Почему?

– Потому что это не твое дело, – выпаливаю я и продолжаю хорохориться, – Ты хотел поговорить – так говори.

– Сколько тебе было?

– Неважно, – отчеканила я.

– Сколько? – не унимается он.

Он встает с дивана и приближается ко мне, а я ищу спасения у стены с фотографиями. С одной из них на меня смотрит лицо отца, и я отвечаю ему грустным взглядом.

– Это. Не. Твое. Дело.

– Ошибаешься, – шипит он мне в лицо, – Меня касается все, что касается тебя.

– С какой такой радости? – пискляво проверещала я.

– Потому что я так сказал, – говорит он, делая ударения на гласных.

Я отворачиваюсь, но Александр берет мой подбородок руками и разворачивает к себе. Мы долго смотрим глаза в глаза, он прожигает меня своими, я немного вяло пытаюсь сделать то же самое. Потом я вздыхаю, убираю его руки и говорю то, что не должна говорить:

– Шестнадцать. Мне было шестнадцать, когда я залетела.

– Тебе сделали больно? Как это произошло? – не унимается он, вопреки моим надеждам.

Я качаю головой, закрывая глаза. Потом открываю их и вижу, что он смотрит на меня с тревогой. Бедняга.

– Нет. Это произошло по обоюдному желанию.

– Вот как? – он шарахается от меня, как будто я залепила ему пощечину.

– Вот так.

Он отступает назад, а потом возвращается на диван. Садится, снова опираясь локтями на колени, и опускает голову, зарываясь в волосы пальцами. Я подхожу к окну, и смотрю на соседние дома. Кто–то еще не спит. Свет горит в разброс, как фигуры на поле морского боя.

– Кто его отец?

– Я не знаю, – машинально отвечаю я, и зарываюсь лицом в штору.

– То есть?

– Я не знаю кто его отец. Я переспала одновременно с двумя или тремя парнями. Может, с четырьмя. Я смутно помню.

Слышу воздух, со свистом вырывающийся из его груди. Образ хорошей девочки рухнул, как дом под бомбежкой.

– А куда смотрела твоя мать? – неожиданно обвинительным тоном спрашивает он, и я поворачиваюсь к нему.

– Не смей! Не смей даже слова сказать о ней плохо! – прорычала я, и он удивленно моргает глазами, – Она ничего не могла сделать! Единственное, что она сделала – это не отправила меня на аборт. И если бы не это, если бы не Тео, меня давно нашли бы расчлененной в какой–нибудь канаве!

– Прости, прости, прости! – скулит он, мотая головой из стороны в сторону, и я замолкаю.