Колька и Наташа

— А если он с отцом! А пьяный тот еще не то натворит.

Генка, услыхав о Владькином отце, вздрогнул, лицо его стало серым.

— Гена, что с тобой? — спросила Наташа. — Переживаешь?

— Угу, — выдавил Генка.

Он вышел на крыльцо, присел на ступеньку. Колеблясь между желанием раскрыть товарищам правду и боязнью мести Шинделя, Генка ни на что не мог решиться…

Следующие два дня Колька, Наташа и Каланча, чувствуя себя виноватыми, старались предупредить малейшее желание взрослых. Охрану дома усилили. Сторожили по просьбе Марии Ивановны родители будущих школьников.

Все это время Генка избегал встреч со своими товарищами.

Однажды Коля увидел его входящим во двор. Генка заметно исхудал, глаза беспокойно блестели.

— Коля, — сказал он, — мне с тобой надо поговорить.

Они уселись в сторонке на фундаменте ограды.

— Клянись, Коля, что ты никому ничего никогда не расскажешь.

— Клянусь молчать до самой смерти.

По лицу Генки он понял: сейчас предстоит узнать большую тайну.

— Так вот, — устало промолвил Генка. — Со стеклами навредил Шиндель.

Колька подскочил.

— Откуда ты знаешь?

Генка поведал ему о том, что произошло в памятный вечер, рассказал он и о разговоре с отцом.

— Когда я вернулся домой, отец лежал в кровати. Он сразу догадался, что со мной произошло неладное. «Что с тобой?» — спросил он меня. — Я говорю: «Не могу сказать, папа». — «Не можешь — не надо. Только будь честен, сынок». Вот. Не знаю что делать. Но, Колька, помни, ты обещал молчать. Генка с облегчением вздохнул, словно избавился от непосильного груза.

— А знаешь, Гена, и я уже который день не знаю, куда себя деть. Мария Ивановна молчит. Глеб и учительница тоже. А я как увижу их, так и кажется, что про себя думают: «Эх ты, зря понадеялись на тебя»… И знаешь Генка. Написал я письмо дяде Андрею. Рассказал обо всем. Хочешь, я тебе прочитаю? Но и ты никому ни слова. Договорились? Слушай: «Здравствуйте, дядя Андрей! Пишу вам в четверг. Еще совсем рано — все спят. Не знаю, дойдет ли письмо, — говорят, у вас там, на Кавказе, идет большая война. А все-таки я напишу. А вы, если не сможете, не отвечайте.

А у нас тут тоже дела. Починяем дом Кирилла Федорова. Теперь в нем будет школа, а Генка возьми и все кирпичи переломай. Ну и мы немножко виноваты. А случилось это так… Нет, пожалуй, не стану писать. Это уже неинтересно.

Прислали к нам учительницу Ольгу Александровну. Она какая-то молоденькая, смешная. Мы сперва думали, что она и не всамделишная учительница. Все шутит с нами, песни поет, окна протирает, мусор выносит. Разве ей положено?

Как-то говорит нам: «Дети, пошли по домам записывать в школу…» Ладно, думаем, пошли.

Пришли мы к кустарю-конфетчику. У него в медных чанах сахар варится. Очень вкусно пахнет. Генка все время даже облизывался.

У конфетчика пятеро мальчишек учеников. Ну и достается им. На улице от жары деться некуда, а в комнате от печей и того пуще. Ребята воду так и хлещут, а хозяин то одному, то другому подзатыльник отпускает, чтоб скорее работали.

Только вы не расстраивайтесь, дядя Андрей, конфетчику попало, и здорово.

Наша учительница сжала кулаки и как крикнет: «Таких, как вы, судить надо. Посмейте еще издеваться…»

Хозяин затих. Запомнит он нас надолго. Молчал, когда мы переписывали ребят.

Заходили мы и к другим. Многие благодарили учительницу. А вот лудильщик Хватов своего Жорку не хотел записывать. Чуть не выгнал нас. Но и Жорку Ольга Александровна записала. А он до чего обрадовался — сначала как засвистит, а потом как закричит: «Лудить, паять самовары!» Тут ему отец отпустил пинка. Но пинок не сильный был, Жорка даже не поморщился.

Дядя Андрей, Наташа чего-то шевелится в кровати, еще проснется. Пишите, а то мы без вас скучаем. И все думаем, что вы вроде и не уехали, хоть уже два месяца прошло… Помните, как мы вас провожали? Даже Наташа заплакала. А Мария Ивановна все терла и терла платком глаза, только дядя Глеб один молчал.

А я не плакал, хоть и говорила Мария Ивановна, что у меня глаза были красные. Ей это все показалось.

Вот и все. Пишите нам. Кланяемся Вам. Коля, Наташа и Гена. Июль 1919 год».

Долго молча сидели Коля и Гена. Им было о чем подумать. Много в жизни сложностей и не сразу в них разберешься.

Глава 16. Лудить-паять

Владька с отцом уехал в деревню за сеном. Каланча теперь редко бывал в школе: обиделся на Кольку, что тот не взял компас. Генка от всех переживаний заболел.

Колька сохранял тайну, но с каждым днем тяготился ею все больше: временами был задумчив, иногда до смешного рассеян.

Как-то на просьбу Марии Ивановны сходить за водой принес из погреба чугун с супом.

Наташа и Мария Ивановна вначале подшучивали над ним, затем начали беспокоиться.

— С тобой ничего не случилось? — спросила Мария Ивановна.

Колька заверил, что ничто его не тревожит: он помнил о клятве, данной Генке.

Стоял знойный, пыльный август. Через месяц надо открыть школу, а стекла все нет.

— Еще на пол-России война. Где уж всего набраться, — говорила Мария Ивановна.