Колька и Наташа

На сигнал явилась пестрая ватага: одни — из-за мусорного ящика, другие — из дверей заброшенных сараев, третьи — как будто из-под земли.

Беспризорники во весь рот ухмылялись: здорово у них получилось, попались птички в ловушку.

Генка растерянно осмотрелся и, поеживаясь от страха, поближе подвинулся к Кольке. Бежать было некуда: их окружили. Колька чувствовал себя относительно спокойно и сразу приступил к делу.

Он смело подошел к главарю:

— Здорово, Каланча, как живешь-можешь?

— Здорово! — хриплым голосом, нехотя протянул тот и подмигнул своей команде: «Началась, мол, потеха». — Живу, хлеб жую, небо копчу, а ты зачем притопал?

Каланча хихикнул, потом засмеялся. Смеялся негромко и глухо покашливал при этом. Он, не торопясь, поднял кусок штукатурки и стал играть им, подбрасывая на ладони.

— А что, — помолчав, с расстановкой спросил он, — отобрать деньги захотел? — и вытащил из кармана скомканные бумажки: — Видал-миндал? Получишь их, — подмигнул он своей компании, — после дождичка в четверг. Нет, нет, извините, в субботу… Хо-хо! В субботу! — И высоко подкинул ударом ноги кусок штукатурки.

Его поведение вызвало веселое оживление в компании беспризорников.

А Каланча продолжал:

— Как бы ты тоже, храбрый заяц, не полетел до «Чая Высоцкого». Так-то!

Беспризорники, восхищенные его речью, расхохотались.

Только теперь Колька понял, насколько трудно будет «выручать» Генкины деньги.

Генка молчал, как пришибленный. Положение казалось ему совершенно безнадежным и, на его взгляд, лучше всего было поскорее уйти отсюда. Но в это время произошло нечто неожиданное и даже необыкновенное.

Колька, спокойно засунув в карманы руки, подмигнул точно так же, как Каланча, левым глазом и беззаботно рассмеялся.

Каланча, видя в этом оскорбительный вызов, нахмурился. А беспризорники, глядя на его изменившееся лицо, зашумели, подошли вплотную к Кольке и Генке.

Генка задрожал с головы до пят… «Дело ясное: мы пропали. И зачем Кольку дернуло смеяться? Ах, как нас поколотят. Нас так поколотят, что своих не узнаешь. Дело пропащее…» Генка забыл о лекарстве, о меде, о деньгах — обо всем.

А Колька, словно не замечая ничего, продолжал все также беззаботно смеяться.

Каланча раздраженно топнул ногой:

— Хватит ржать, цирк затеял! Чего заливаешься, ломаешь из себя? Заглохни, а то… — и он поднял руку, готовый дать команду к расправе. Кольцо совсем сомкнулось вокруг двух ребят. Они почувствовали учащенное дыхание беспризорников, увидели их злые взгляды, сжатые кулаки.

Генка втянул голову в плечи в ожидании удара, готовый кричать о помощи. Глаза Кольки сощурились, а губы застыли в улыбке. Он не собирался склонять головы, он будет драться, пока хватит сил. И все же он прекрасно понимал: Они с Генкой в руках у Каланчи.

Каланча не торопился. Ему захотелось растянуть удовольствие, поиграть с пленниками — все равно никуда не уйдут.

Глядя на него, Колька сказал:

— Умора, ей-бо, умора. Сам подумай, Каланча. До сих пор все, — он широким жестом повел кругом, — уважали тебя за смелость. А теперь? Э-э-э…

Каланча вызывающе выпятил грудь, блеснул глазами. Казалось, кинется он сейчас на Кольку и разделается с ним за презрительное «э-э-э». Но ничего подобного не произошло.

— Легче, парень, костей не соберешь, — глухо сказал он. — Говори, что обо мне болтают.

Колька огляделся и продолжал:

— Провались я на этом месте. Разве по правилам — целой оравой напали на Генку? Смех один. И Поддубный не выдержал бы. Кто же за это уважать станет?

Каланча протяжно вздохнул:

— Ишь, какой лыцарь, вон ты куда загнул. — Он угрожающе придвинулся к Кольке.

— Лыцарь, лыцарь. Заступничек нашелся! — Сипло выкрикнул мальчуган с плутоватыми глазами, в длинном пиджаке и сильно толкнул в бок Генку: — Держи для начала.

Раздался общий одобрительный гул.

— Н-но, ты, — попятился Генка, озираясь, как затравленный заяц, — не очень-то! Да-да, не очень-то…

— Не тронь его, — властно вмешался Колька и обратился к Каланче:

— Довольно! Скажи, чтоб не задирали… Да ты не усмехайся, Каланча, — голос Кольки постепенно крепчал. Чего усмехаешься? Чего кривишь рот? Вас еще надо проучить, если хочешь знать.

Каланча искренне удивился Кольке. По натуре смелый, он уважал это качество в других.

— Парень, на кого ты полез? Кого стращаешь?

— Да чего мне стращать — вас десять, а нас двое. Ты лучше скажи, кого трогаете. Знаешь, кого? Ну, говори. Молчишь? Сына музыканта, который играл для красных бойцов. Нет, ты слушай, Каланча, не маши руками. Ты знаешь, музыкант совсем больной был, а играл для красноармейцев. Лоб весь в поту, щеки красные, а он свое делает, смычком водит. Он не пожалел себя для них, а вы?

Каланча, как и все беспризорники, озадаченный таким горячим выступлением, молчал.

А возмущенный Колька свирепо наступал:

— А вы? Деньги у Генки отобрали, деньги, которые на мед для отца. Вот что вы натворили, — от волнения Колька поперхнулся и резко взмахнул рукой.

— А теперь, — сказал он в наступившей тишине, — может, старик уж… За что вам ни один красноармеец спасибо не скажет…