Колхоз – дело добровольное

Если не закоротит проводку, доверив пайку проводов Андрюхе, как в прошлый раз, то шикарная дискотека нам обеспечена, даже с цветомузыкой.

— Сегодня никак. Не успею до вечера собрать и настроить, — обламывает ожидания Дьяк.

— Никаких танцев, сегодня открытие лагеря. Все кто уже закончил с размещением, выходит на улицу, получает инструмент, и в лес – собирать дрова для торжественного костра, — вносит определенность Дьяков-старший. — И пусть кто попробует потерять топор – из зарплаты вычту.

Близость к начальству имеет свои минусы – попал на глаза, тут же запрягли.

Трудно представить, что учитель может отправить учеников в лес одних с топором в руках, но в те времена к подобным вещам относились много проще. При острой нехватке мужского контингента в школе, часть полномочий вынужденно делегируется старшеклассникам, естественно проверенным, тех, кого хорошо знаешь и полностью доверяешь.

Поскольку топоров всего три, то вручаются они самым ответственным и подготовленным, имеющим опыт обращения. Особым доверием пользуются Дьяк-младший и Ванька Головин – он на год старше, и только недавно перевелся в нашу школу, переехав откуда-то из-за Новосиба. С третьим владельцем топора вышла заминка – осмотрев нашу, насквозь городскую компанию, замначальника лагеря не нашел достойных претендентов, гарантированно рубящих только дерево, без повреждения конечностей. Пришлось выручать, вызываясь добровольцем.

— Морозов, ты хоть знаешь с какой стороны за обух держаться? — детская проверка, рассчитанная на полного неумеху.

— За лето две машины дров у деда в деревне наколол, — несколько приукрасил реально добытый десяток поленьев для самовара.

— Разрешите, — не дожидаясь ответа забираю топор у шефа, и, отойдя немного в сторону, делаю несколько оборотов, рисуя замысловатые восьмерки, потом подбрасываю, вращая, и ловко ловлю за топорище. Мастерство не пропьешь, по крайней мере, сразу, как говорится в поговорке. Жонглирование инструментом тут натолкнуло на дельную мысль: нунчаки – вот, что мне реально и срочно надо сделать. Ибо спокойной жизни и раньше особо не было, а сейчас и подавно ждать не стоит.

— Тебе бы в цирке выступать, клоуном, — скептически оценивает моё мастерство умудренный жизненным опытом учитель. Но поскольку альтернативы всё одно нет, то моя кандидатура одобряется, хоть и без особого одобрения, извиняюсь за тавтологию. — Пришлю попозже, Рината Юсуповича, пусть за вами присмотрит, во избежание приключений. Далеко не заходить, сразу за лагерем собираем, сухостоя и здесь полно. И не тоньше, чем моя рука, чтобы было.

В моей группе Птицын, Андрюха и Виталик Черняев – здоровый такой крепыш, с печальной и незавидной судьбой. После армии вернулся худой как спичка, с поехавшей крышей и вконец угробленным какой-то химией здоровьем. Долго кантовался по госпиталям, и в где-то 93-м застрелился из отцовского охотничьего ружья, не выдержав боли и мучений, спустив курок пальцами босой ноги. Может послезнание накладывает на него отпечаток в моем восприятии, но кажется он каким-то мрачным и обреченным уже сейчас. Впрочем, нелюдим и угрюм Витёк по жизни всегда был, ничем кроме спорта никогда не интересовался.

Пока Птиц и Черный тащат первый срубленный ствол в лагерь, мы с Андрюхой «курим», то есть отдыхаем.

— Вот ты скажи, почему в учебниках о тридцать седьмом нет никаких упоминаний? Получается правда это? — так и знал, что не уймется. Видимо накопилось в душе, червяк сомнения разросся до размеров упитанной гусеницы. А обсудить не с кем – в лучшем случае не поймут.

— Как говорил герр Геббельс, хорошая пропаганда на 90 % состоит из правды. И на 10 % из полуправды и лжи. Чтобы обмануть врать не обязательно, достаточно изменить подачу информации и её трактовку.

— Но ведь массовые репрессии были? Этот факт отрицать нельзя?

— Сам по себе факт ни о чем толком не говорит, всегда надо смотреть в контексте обстоятельств. Неужели в учебниках нет ни слова о репрессиях? А как же раскулачивание? Борьба с троцкистами, оппортунистами? Каменевы и Зиновьевы? Мы все это проходили на уроках истории, разве забыл? У меня прадед, казак, полтора года жил на острове в дельте с женой и трехлетним ребенком, скрываясь от Советской власти. Потом вернулся к людям, отсидел два года. А мог и не вернуться – время такое было. Так почему такой акцент сделан на 37-м?

— Не знаю, — несколько растерянно промямлил доморощенный оппортунист.

— Потому что в 37-м репрессии коснулись не классовых врагов, а фактически своих же – тех, кто совершал революцию. Можно сказать, что товарищ Сталин поставил к стенке большую часть соратников, с кем захватил власть в 1917-м. А теперь сам подумай, с чего такая забота империалистов именно об этих репрессированных, ведь они в подавляющем большинстве ярые сторонники Мировой революции были?

— Никогда не задумывался об этом.