Колхоз. Назад в СССР 3

— Особо известной, Жорик, была легенда, что на кладбище можно выхватить старых кладбищенских мандюлей от старого кладбищенского сторожа. Он в то время ещё работал здесь. Широкой души человек, кстати. Широкой души и тяжёлой руки. Ежели поймает за непотребством, так выдерет… Неделю на задницу не сядешь. Поп его где-то в городе нашел. Ездил по делам своим и привез Василия. Бездомный, что ли он. Ни семьи, ни родных. Лет пятидесяти от роду. Точнее не сказать. О прошлом Василий никогда не рассказывал. Так и обосновался в сторожке. Попадья его подкармливала. Да и бабы наши тоже. Жалели. Он не только кладбище сторожил, да в порядке держал, мог и по хозяйству, если надо, помочь. А потом случай произошел…В то время за самогоноварение срок имелся. До пяти лет. И что? Да ничего! Один хрен гнали за мое-мое. Все. Даже руководство и попы. А что делать? Жить как-то надо. Тем более тогда. Времена были очень тяжёлые для деревни. А самогон… Дороже денег был. Себестоимость выходила два рубля. Продавали за восемь. Где-то и за десять. Ежели, опять же, кого пригласить на работу, самогоном и расплачивались. И вот Васька крепко однажды все село выручил. Был он мужик мелкий, щуплый, какой-то обоженный. Худущий, страсть. Думаю, пока в городе скитался, обморозился не один раз. Про голодуху вообще молчу. И вот произошла следующая история. По жалобе, уж не знаю, какая сука сподобилась, прислал уездный уголовный розыск к нам своего, так сказать, агента. Для борьбы с самогоноварением. У нас в то время почти в каждом дворе курили. Не прям во дворе, конечно. Чаще в кустах. Агент тот приехал и прямиком к председателю. А председатель, как раз, самогон гнал. С секретарем ячейки рабоче-крестьянской партии. Тогда еще дождь прошел такой сильный, на своих двоих обратно из деревни не выберешься, не то, что на лошади или на телеге. Ну, естественно, председатель стол накрыл и зелия своего налил, как полагается. Выпили. Ещё раз выпили. Снова выпили. А потом — слово за слово. И за церковь значит разговор. Мол, как себя поп ведёт? Что он тут говорит? Или не говорит? В общем, приезжий товарисч, самый прыткий, самый идейный, начал доказывать, мол, на кой черт нам вообще это. Религия — опиум для народа, все дела. Председатель говорит, как же ж. Деревенские люди — простые, им нужно это. Ну, слово за слово, опять же, идейный товарисч с нетрезвых глаз решил идти попа к порядку призывать. Иначе, чего приехал. С самогоном борьба сразу не задалась, так хоть тут приложить усилия. Отчитаться ведь придется по возвращению. А дом поповский, чтоб ты понимал, ровно за кладбищем был. Ну и направился этот идейный к попу. Через кладбище. И главное, сам-то он идейный, а один хрен было мужику крепко не по себе. Ещё дождь размыл все. Грязь. В темноте шел, шел, оступился и поехал назад. Да со всего размаху, в яму и манданулся, спиной. То ли свежевырытая была, то ли осталась старая. Хрен его знает. Сейчас не скажу уже. Сидит товарисч в яме. Ночь, кладбище. Что делать, не понятно. Давай орать. Два часа орал, пока голос не сел. Уже просто хрипит. И вдруг слышит, цокот копыт. На кладбище. И дыхание такое, шумное, тяжелое. Самогон крепкий у председателя был, основательный. Хоть два часа прошло, а он не отпускает. Товарисч напрягся. Ну, кто по кладбищу ночью ходить будет? Уж точно не лошадь. Да и звук такой… Характерный. Маленькие копытца. Слышно ж ведь. Он голову поднял, а сверху на него рогатый черт смотрит. Не поверишь… Мы тоже потом не поверили, когда доктор идейного забирал в город… Выскочил он из этой ямы, что снаряд из пушечного ядра. По земляной стене руками, ногами, за корни… Выскочил и бежать. Сам грязный, мокрый. Бежит и думает, мол, а чего это он панике поддался. Он! Большевик. Вот позорище! Кто увидел бы, со смеху помер. Да и звука погони сзади не слыхать. Ощупал, значит, карманы, достал самокрутку. Она у него завернутая в пакетик лежала, со спичками. Любой нормальный человек знает, дело это важное, его беречь надо. Остановился, закурил. Руки все равно дрожат.

А тут из кустов хриплый голос.

— Закурить есть?

Идейный так и замер с цигаркой во рту. Смотрит, а прямо на могиле сидит кто-то черный. Только теперь без рогов. Ну, думает, хренушки вы меня напугаете. Бежать, больше не побегу. Молча залез в пакетик, достал оттуда еще одну, протянул. А тут рука, значит берет самокрутку. Как у скелета. Тонкая, кожей обтянутая.

— Огоньку дашь? — Спрашивает этот силуэт.

Идейный ему и огоньку поджег. Смотрит, а лицо натурально, как у скелета. Щеки впалые, губы синие и кожа от времени потемнела. Пятнами прямо. Да еще и воняет чем-то затхлым, противным. Чистый мертвяк, короче.

— Ты чего трясешься? Замерз? Или боишься? — Спрашивает этот мертвяк, значит, идейного.

Идейный от стресса отвечает, мол, и замерз, и приятного мало. Обитатели кладбища не самый приятный коллектив.

— Мы то? Нормальные. Песен, конечно, не поем, но так-то, не хуже всех. К вам не лезем. Это вы к нам вечно толпой ходите.