— Дорогой Фриц. Вот считайте — за две мои повести вы готовы выложить пятьдесят тысяч. Сейчас в соавторстве с вдовой писателя Толстого мы переработали как бы приквел к этим повестям. Кроме того, у меня начаты ещё две повести, сиквелы. Продолжения. В одном из них Буратино попадает в страну Оз. Что, если в договоре будет фигурировать пять сказочных повестей? Детям всегда интересно, что же будет дальше с полюбившимися им героями.
Толстый Флигерт задумался.
— Мне нужно позвонить. Отсюда это возможно? И я должен остаться один.
— Говорите номер, — это Константин Федин включился.
Пока немец по-немецки болтал с другими немцами в Неметчине, выпили по стакану кофе. Когда же появятся в этой стране настоящие большие кружки? Вкус у кофе в стакане другой. Противный. Или он противный по той простой причине, что его ни жарить, ни молоть, ни заваривать здесь не умеют?
— Пять книг. Срок шесть месяцев. Где ваш соавтор? Или она не нужна при заключении договора? — вот деловая колбаса.
Пётр посмотрел на нашего юриста. Коричневый пиджак и роговые очки. Зато худой.
— Нужна.
— Константин Александрович, как бы сюда позвать Людмилу Ильиничну Толстую? Она сейчас у Смирновой, дожидается француза.
Совсем старый стал главный писатель. Кряхтя, встал, прошёл до двери, дал команду секретарше. Ну дак — семьдесят пять лет человеку.
— Я, Пётр Миронович, конечно, за. Одно уточнение — а вы меня на этой машине прокатите? — и в слово «прокатите» ударение вложила.
Что там погубило «масквичей»? Квартирный вопрос.
— Если пять книг — это сто тысяч марок, то ваше участие — десять тысяч. Возьмёте рублями по курсу один к одному? — жалко-то как! Уже планы на вновь приобретённые ценности свёрстаны.
— Фи, так неинтересно. Может быть, мы вместе напишем ещё одну книгу? — вот это бабка! Все немцы с евреями и хохлами нервно курят в сторонке. Что же это за день такой — все его разводят.
— Без проблем, Людмила Ильинична. Стойте, а ведь это мысль! У меня есть разрозненные истории, их нужно собрать и окультурить — добавить сюжетную линию, всяких второстепенных персонажей. Я даже сейчас название придумал: «Книжка малоизвестной писательницы Любки Незабудкиной и маститой сценаристки Барышевой-Крестинской о том, как Людмила Осликова приехала покорять Москву». И обложку представил: девица в сарафане и кирзовых сапогах едет на ишаке по мосту у Кремля. Как? — заготовки на самом деле были, началось ещё в первые дни попаданства. Не надеясь на память, стал записывать смешные сценки, какие помнил из «Уральских Пельменей», «Камеди Вумен», выступлений Задорнова. Набралось к этому времени уже три тетрадки. Особенно выделялся цикл из выступлений бывших студентов УПИ. Там кто-то умный взял и составил сборники — вот такой сборник, «Сладкая парочка», Пётр и смотрел на компьютере, когда собирался идти на выступление Вики Цыгановой. Дмитрий Брекоткин и Стефания-Марьяна Гурская были вместе бесподобны. Жаль, что девица ушла из «Пельменей».
— Вы нечто, Пётр Миронович. Приятно с вами дело иметь. Где тут загогульку поставить?
— А я всем говорю, что я дурень, а не дурак, — попытался пошутить.
Немец хмыкнул, Федин закашлялся, Толстая прыснула, переводчица достала словарь, наш юрист сделал невозмутимое лицо. А ведь могут не прокатить шутки из двадцать первого века.
Подписали. Твою ж дивизию! Это теперь две повести написать срочно нужно. И нужен был этот асфальтоукладчик? Взял бы пятьдесят тысяч марок и жил спокойно. Но нет. Нью-Васюки.
Глава 7
Событие тридцать седьмое
С продюсером группы The Rolling Stones Эндрю Олдемом встречались не где-нибудь, а в министерстве культуры — прямо в кабинете «мадам министер». Вот почему «мадам»? Конечно, Екатерина Алексеевна замужем, и во Франции её нужно величать «мадам» — но и патлатый очкастый Андрюха, и его переводчик — с такими же патлами, но чёрными, и с бородавкой на лбу — прибыли не из Парижу, а из Лондону. Ну да пусть их.
Здание министерства было красивым. Строили же раньше! Не иначе вычурно называлось «Доходный дом такого-то». А внутри была суета. Помощница Фурцевой Таня встретила Петра на улице, кутаясь в коротковатое пальто. Модница, блин. Оказывается, Эндрю уже приехал. Перепутал время, переводя свои лондонские часы на наши посконные. Уже чуть не час дожидается, выхлебал пять чашек чая и съел кило горчичных сушек.
Протолкались с Таней через бегущих рулевых культурой и оказались в кабинете Фурцевой. За огромным столом для совещаний эти двое патлатых англичан смотрелись комично — словно нечёсаного крестьянина поймали в поле и привели к царю-батюшке во дворец, а потом в соседней татарской деревне выловили ещё одного. Перед деревенщинами и в самом деле стояла хрустальная салатница, и в ней сиротливо уживались друг с другом три обломанных сушки. Этот цельный образ портило только одно — Андрюха был в дымчатых очках, и это не был писк моды — это были проблемы со зрением.