Колхозное строительство. Дилогия (СИ)

– Это почему? – резко повернулась к нему Исидоровна.

– Туда переедет столица. По крайней мере, культурная.

– Смешно. Хотя нет. Лучше расскажите ещё про криминалистов.

– По заявлению экспертов, Малевич своим "Черным квадратом" замазал какую-то другую мазню.

– Ещё.

Обворована квартира. Эксперты по отпечаткам пальцев, оставленных преступником, определили, что жить он будет долго и счастливо, но настоящей любви так и не встретит.

– Ха-ха-ха. Всё лимит на смех закончился, – отсмеявшись и похлопав жену по руке, огласил Александр Михайлович, – Да мы и приехали. Вон уже и Переделкино.

Глава 46

На даче дедушки было многолюдно, да ещё они целым табором завалились.

Представляла гостей Люша. Пётр попросил её, чтобы она называла его начинающим поэтом песенником. А вот, приехавших ранее, можно было и не представлять.

– Это наша звёздочка Анастасия Вертинская, – чмокнула три раза в щёчку её Елена Цезаревна.

Что можно сказать? Всё попаданцы обязательно мутят с одной из звёзд кино, то им Наталью Варлей подавай, то Цыплакову, а то и Пугачёву. И ни один не покусился на Вертинскую. Почему? Да, потому что – богиня. Как вы себе представляете мутку с Герой или Афродитой. Вот, то-то и оно.

– А это Никита Михалков. Вы же смотрели фильм "Я шагаю по Москве"? А ещё он по совместительству муж нашей звёздочки, – чмокнула Чуковская и будущего оскароносца.

А что тут можно сказать? Верной дорогой идёте товарищи. Всё у него в жизни будет хорошо. И ведь на самом деле хорошие фильмы снимет. Дурак только. Вот через пару лет разведётся с Вертинской. А ведь какие красивые и умные могли быть детки.

Третий посетитель дедушки вызвал у Петра приступ паники.

– А это писатель и поэт Булат Окуджава.

– Очень рад. Позавчера вот узнал, что вы у меня Мотыля украли, – постарался шуткой сгладить нервозность пожатия руки Штелле.

– Вы тоже сценарий фильма написали? – заинтересовался ограбленный Петром бард.

– Нет, я для свердловского ТЮЗа написал музыкальную сказку-детектив.

– Расскажите потом? – встрепенулась светлая девушка, – Нужно ведь и деду вас показать, Пётр Миронович.

Дед был сух и стар. Сидел в кресле в ярком вязанном свитере, но под свитером был на рубашке галстук. Интеллигент. Большой еврейский нос с годами из острого клюва превратился в картошку. Высокий лоб. Совершенно седые, аж белые волосы. Говорят вот, пронизывающий взгляд. Нет, не было пронизывающего взгляда. Скорее насмешливый прищур. И прямо рвали всю картину маленькие гитлеровские усики под картофелиной. Глаза говорили: "Ну, Люша, рассказывай, что за интересный экспонат ты залучила".

– Деда, это Пётр Миронович. Он начинающий поэт песенник, – отработала договорённость светлая девушка и не удержалась, – А ещё он Первый Секретарь Горкома КПСС, модельер, философ и самый великий повар, – чуть смутилась, ну не рассказывать же всей компании о ночи, – которого я знаю.

– Не слишком ли много для одного человека? – тяжело улыбнулась, стоящая за креслом с корифеем женщина.

– Это моя мама – Лидия Корнеевна.

– Очень рад знакомству.

– Люша, Пётр Миронович, не хотите чайку с дороги? – постаралась улыбнуться "мама".

– С удовольствием.

Попили чай, поговорили о погоде. Не клеилась беседа. И кассеты с песнями забрала товарищ министр. Разрядил обстановку патриарх.

– Пётр Миронович, я так понимаю, что Люша вас привезла, чтобы я послушал ваши стихи и помог их напечатать? – правду про деда потом напишут. Всем бросался помогать.

– Да, Пётр Миронович, прочтите ваши стихи, – Вертинская вклинилась. Красива чертовка.

– Корней Иванович, я слышал, что в этой комнате вам читал стихи Пастернак? Не скажите, с какого места, – окинул взглядом большую комнату Пётр.

– Думаете, место, это главное, – усмехнулся Чуковский.

– Однозначно.

– Дай бог памяти, да вон у окна, кажется, и стоял, – чуть привстал с кресла патриарх, указывая через головы гостей на разукрашенное изморозью окно ближе к углу.

Пётр прошёл до указанного места. От окна дуло. "Нужно будет стеклопакеты изобрести", – вспомнил Штелле и начал сказку. Давно, в той жизни, лет двадцать назад, был у него период, когда он попытался написать сказку типа "Конька Горбунка" или даже, чуть подражая игре в слова, филатовского "Федота Стрельца". Написал много, а потом как-то отложил и вот снова взяться так и не удосужился. Но ведь знать об этом почтенной публике не обязательно. Прочитать можно только вступление. Оно явно выбивается из всего, что сейчас пишут.

– Это будет сказка. Представьте себе поэта, которого отправили по сфабрикованному обвинению в ГУЛАГ в 37 году. Вот он пишет письмо домой: