Коллекция «Этнофана» 2011 - 2013

Он лишь мельком взглянул в нашу сторону, оценив нас с Симоном, а затем отвернулся, словно сочтя нас недостойными его внимания. От зоны для тренировок до дворца была гораздо больше расстояние, чем от центральных садов, по которым сейчас шел этот римлянин. Казармы и тренировочные площадки, как бы скрывались за великолепием дворца от посторонних глаз, находясь в отдалении от него. Так что мне давали еще один шанс, еще немного времени, потому как этот римлянин направлялся прямиком к Анилею, и придет туда раньше нас. Соответственно мой разговор откладывался. Но что это дает? Кроме того, что оттягивает неизбежное…

Вскоре римлянин скрылся в недрах дворца, а мы с Симоном были вынуждены остановиться у одного из боковых входов — он тоже верно оценил ситуацию, и решил не вмешиваться, пока разговор господина с этим римлянином не закончится. Я не пытался с ним заговорить, впрочем как и он со мной — мы просто стояли и ждали. Правда простоять так в ожидании нам пришлось не так уж долго, как я себе представлял. Это было странно — прошло не так уж много времени, минут десять-пятнадцать. К нам подошел один из охранников из дворца Анилея. Хотя вернее он подозвал к себе Симона, я же остался ждать в сторону. Коротко о чем-то переговорив, Симон подозвал и меня, объяснив, что господин хочет меня видеть, и меня проводят внутрь без него.

Дворец был просторным, изящным, с огромными комнатами и залами, и благодаря огромным окнам, казался невероятно светлым, словно мы находились не в помещении, а на дневном свету. Меня проводили в небольшую комнату, где немного приосанившись, римлянин непринужденно беседовал с Анилеем. Его лицо принимало даже порой выражение высокомерия и недовольства, приводившее в смущение самого Анилея. Он явно был кем-то значительным, но для чего пригласили меня?

Римлянин еще раз оценивающе взглянул на меня, обдав неприятным холодящим взглядом. Он словно пытался разглядеть во мне нечто, что было скрыто где-то в глубине. Этот жесткий тяжелый взгляд словно пригвоздил меня к месту, лишив всяких мыслей.

— Так это он и есть? — Римлянин, отвернувшись от меня, обратился к Анилею, который тоже неуютно себя чувствовал. Ни разу я не видел подобного. Ведь он сам был не из мягких людей, а тут так быстро стушевался перед этим. — Не впечатляет, совсем не впечатляет.

— Я тоже так решил, увидев впервые его, в камере. Да и сейчас он не сильно-то изменился. — Анилей словно оправдывался перед ним. — Но все указывает на него. Никаких сомнений.

— У вас может и нет сомнений, а я все же скептически отношусь к тому, на что он способен. Он жалок. Вы только взгляните.

— Уверяю вас, у него есть внутренний стержень. — Анилей мельком взглянул на меня, словно виноват во всем был я. — Ему лишь нужна мотивация, стимул.

— Сестра? — Римлянин сказал это с таким пренебрежением, что во мне всколыхнула ярость, и сняла оцепенение сковывающая меня прежде. — И что она…

— ХВАТИТ! — Я выплеснула в это слово всю свою злость, обращаясь сразу и к Анилею и к римлянину. — Вы можете делать со мной, что угодно. Но Мара…

— Какая дерзость. Какое-то ничтожество смеет указывать мне, что делать. — Римлянин слегка передернул плечами, не обращая на меня внимания, но при этом у него промелькнула легкая улыбка. — И как вы позволяете только этим… вмешиваться в разговор господ?

— Но вы же сами хотели, Люций, чтобы он присутствовал здесь. — Анилей гневно посмотрел в мою сторону, но при этом голос его дрожал. — Я же говорил, что он не так уж прост. Нужно лишь надавить…

— Да-да, стимул.

— Вот именно. У меня тоже были сомнения, что он способен на то, что те трое несчастных говорили, но я заставлю его…

— Постой, дорогой Анилей. А может он и вправду ни чем не примечателен? Просто стоит горой за свою младшую сестру и всё.

— Я заставлю его либо доказать, либо опровергнуть это. Он у меня…

Я сжал свои кулаки, сделав шаг вперед, намереваясь решить всё здесь и сейчас. Я не позволю им причинить вред моей бедной Маре. Нет, никогда. Им нужен стержень, сила… Так я покажу им, на что способен. Вся моя злоба и ярость накатывала, захватывая мой рассудок. Я не мог вот сдаться — кто они такие, чтобы решать человеческие жизни? Только то, что у них есть какая-то власть от рождения, ничего не дает им, никакого права решать за других. Тот римлянин, которого Анилей назвал по имени Люций, обратил внимание на мое приближение, взглянув вновь своим холодным взглядом. Я приближался, намереваясь наброситься на него, как что-то внезапно ударило меня откуда-то сбоку, где никого не было. Тяжелый удар повалил меня на пол, лицом к Люцию, который продолжал смотреть на меня.

— Какой нервный юноша, и до чего неловкий. — Бросив последний презрительный взгляд в мою сторону, Люций обернулся к Анилею, направляясь при этом к выходу. — Убедите меня, что он действительно тот, за кого вы его выдаете. Тогда и поговорим, дорогой Анилей.