Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1970-е

И ей вдруг захотелось увидеть его комнату, побывать у него. Наверное, там полно книг и табачного дыма. И если бы она пришла, то сразу бы открыла форточку. Ей почему-то казалось, что когда он работает, то все время курит, а до форточки руки так и не доходят. И там, за столом, она знала, — он другой: суровый, зоркий.

— Вот сейчас я не боюсь тебя, — сказала она. — Ты поел, и ты добрый. — Она как бы переступила невидимый порог и открыла форточку. — Но странно. Мне странно все: как ты говоришь, как держишься, как смотришь, даже вот как ешь.

Он поперхнулся дымом.

— Что ж тут странного? Чудачка! Ведь я старше тебя лет на десять. Сколько тебе?

— Девятнадцать.

— Вот видишь — на одиннадцать. Когда ты только родилась, я уже во Дворце пионеров хватал премии на конкурсах юных математиков.

— Все равно, у меня много друзей, есть и твоего возраста, но с ними как-то просто. Я спорю с ними, а они слушают открыв рты.

— Девочка, то, что они, открыв рты, забывают их закрывать, — этому способствует твое женское обаяние.

— А тебя ничем не поразишь.

— Ты чудачка! Умная, милая, но — чудачка… О чем ты говоришь?! Споры! Эти ваши споры!.. Навязли, как колбаса в зубах! Разве это главное? Не спорить, а работать надо. Честно делать хотя бы хорошую зубную щетку, так, чтобы щетина не лезла во рту. А все ваши споры: кто лучше, кто современнее — Брехт или Шекспир, торшер или абажур — не стоят выеденного яйца. Сейчас и пушкинская свеча в подсвечнике прекрасна, надо только увидеть ее свет. Поняла?

— А знаешь, где я увидела тебя впервые?

— Как где? Месяц назад на университетской пирушке.

— Нет, у Петровых. Ты спорил так, что щепки летели во все стороны!

— Разве?

— Не помнишь? Ты пришел, посидел, нарубил дров и ушел!

— Что, и пни остались? — улыбнулся он.

— Еще какие! Ты пришел и сел как раз напротив меня, неужели не помнишь?

Он морщил лоб, соображая. Вспомнил милого хозяина, поблескивающего очками. Зажженные свечи и пепельницы стояли прямо на полу, и было ощущение, что люди сидят вокруг костра.

— Вспомни, разговор шел о кибернетике, о бионике, и ты стал говорить, ни на кого не глядя и никого не слушая.

— Ты что-то путаешь… Тебя там не было!

— Ну как же! Я тогда впервые услышала такой уверенный и заносчивый голос. Ты рубил направо и налево. Нарубил и ушел. Я еще подумала — вот удивительный спорщик! Не выслушав доводов собеседника, уже с самозабвением слушает себя.

Он взглянул на нее пристально, вспоминая, что был там два раза, год назад, но ее не видел.

— Вспомни! Речь шла о моделировании, и ты сказал, что если природа создала модель человеческого мозга, то человек рано или поздно смоделирует его. Все так и обалдели!

Он пристально взглянул на нее.

— Почему же я тебя не заметил?

— Не знаю, я сидела как раз напротив тебя.

— Как?! — И вдруг он захохотал.

Она даже испугалась.

— Так, значит, это были твои ноги? Ха-ха-ха! Ну и ну! Я еще подумал: «Вот это не смоделируешь!» Д-да! Помню: ну как же! Никто даже форточки не мог открыть. Пришел — тесно, надымлено ужасно. Потеснились, и я сел на какую-то низкую тахту. Стал ниже всех. Помню — раздражало это! Д-да, и вдруг смотрю… Но постой, ведь напротив сидела серьезная женщина с умным лицом и с длинными волосами.

— А разве я не могу быть серьезной и разве нельзя остричь длинные волосы?

— Ты права, волосы можно остричь. Но я удивляюсь — почему я тебя не заметил? Черт возьми! Целый год прошел с тех пор! Год, представляешь? Год я шлялся здесь один. Как это могло случиться?

— Просто ты сидел очень недолго, а я молчала.

— Ты права, черт возьми! Надо же быть таким олухом! Но и ты хороша! Ну что тебе там стоило улыбнуться, хоть раз.

— Ну вот, теперь я виновата! Просто ты говорил интересные вещи, а я слушала.

— Очень мило! И если бы ты месяц назад не улыбнулась, я бы прождал тебя еще сто лет?

«Какая самоуверенность», — подумала она и подняла с дорожки яркий лист.

Его лицо оживилось. Ему было и смешно и странно, что он целый год прожил без нее. Пропустить столько времени! А ведь кто-то был с ней рядом все это время! Да, да, он вспомнил. На плечах — клетчатый плед. Она была в черном свитере и молчала. Но в той женщине, которую он видел год назад, ничего не было от галчонка. Та была намного старше. И рядом на полу сидел…

— Постой! А с тобой рядом сидел какой-то парень! Я еще тогда подумал, что вы близки.

— Парень? — Она подняла брови, вспоминая, был ли с ней кто-нибудь.

— И именно поэтому мне было неудобно смотреть на тебя. А так и подмывало. Взгляну и отвернусь — представляешь? Хорош я был!

— А я следила за тобой.

— Серьезно?

— И даже было обидно — все смотрели, а ты нет…

— Вот черт! Что, так уж и не смотрел? — И засмеялся. — Да, представляю, как ты нарочно придавала ногам красивые положения, чтоб доконать меня. Ах, женщины-женщины, у вас и ноги — аргумент в споре!

Он вспомнил, как она нагнулась тогда, придерживая рукой длинные прямые волосы, и прикурила от свечи. Смотрел и не узнавал.

— А знаешь, — он оглядел ее голову, — с короткими волосами ты лучше. Ты нашла свой силуэт. Удивительно, что может сделать прическа!