– Вы хотите что-либо добавить ко всему этому, генерал? – спросил Антонеску, потрясая текстом доклада с такой угрожающей настойчивостью, словно в руке у него был донос на самого начальника генштаба.
– К этому – уже нет.
– Что же тогда?
– Нужно срочно объявить дополнительный призыв резервистов. Наши потери таковы, что развивать наступление, не получив еще хотя бы сто тысяч новых штыков, мы не сможем.
– Мы достигли берегов Южного Буга и уже устанавливаем по нему границу. Возможно, вести наступление за пределами этой пограничной реки Транснистрии нам и не понадобится, – проговорил вождь нации таким тоном, словно не убеждал генерала, а размышлял вслух.
– Уже можно не сомневаться, что понадобится, господин маршал. Германцы рассчитывают на участие наших войск в боях в Крыму и в стратегическом наступлении на Кавказ. Кстати, включение Крыма в состав Транснистрии позволило бы распространить нашу оккупационную зону на все пространство – от Южного Буга до крымских берегов, обеспечив нам создание военно-морских баз в Одессе, Севастополе и в Керчи.
– Планы рейха относительно наступления на Крым – это что, уже решенный вопрос? Существует новая разработка офицеров Генштаба?
– Два часа назад на связь выходил заместитель фельдмаршала Кейтеля генерал-полковник фон Венц.
– Опять этот Венц… – болезненно поморщился вождь нации.
– Вы правы, господин верховный главнокомандующий, звонок этого германского генерала – подобно карканью ворона над будущим полем битвы.
– Почему сразу же не доложили?
– Потому что знал, что буду вызван вами для личного доклада.
Антонеску кивнул. На вид он казался совершенно спокойным, невозмутимым, однако в неспешности его просматривалось некое стремление оттянуть момент, когда нужно будет задать тот единственный вопрос, который следовало задать с самого начала разговора.
– И чего он добивался, этот генерал фон Венц?
– Интересовался состоянием наших сухопутных сил и мобилизационным резервом, а также возможностями наших авиационных заводов.
– Можно подумать, что абвер уже свернул свою разведывательную сеть в Румынии, а Канарис перестал делиться с Кейтелем информацией, относящейся к вооруженным силам и обороноспособности нашей страны.
– Вы, как всегда, правы, господин маршал.
– Но вы-то хоть поинтересовались, чем он мотивировал свое непраздное любопытство?
– Далеко непраздное.
– Ну и?..
– Венц сам объяснил его. Штаб верховного главнокомандования рейха готовится к новым переговорам с нами. Этого было достаточно, чтобы понять: германцы сомневаются в том, что мы решимся на дальнейшее участие в войне с Россией. Они помнят, что своей главной цели в этой «священной войне за национальное воссоединение», как было объявлено нашей пропагандой, мы достигли. И даже прихватили немало спорных территорий. А вот есть ли смысл и дальше воевать с Россией, помогая фюреру удовлетворять его собственные амбиции – над этим всем нам стоит подумать…
– А вам не приходило в голову, генерал, что нас могут принудить к дальнейшим военным действиям?
– Считаете, господин маршал, что немцы способны развернуть против нас военные действия?
– А вы как считаете, наш обер-стратег?
– Вряд ли решатся. До декабря, до суровых морозов, сломить сопротивление русских им не удастся. А к боевым действиям в условиях сорокаградусной подмосковной зимы немецкая армия катастрофически не готова. Как, впрочем, и наша.
– Как и наша, – задумчиво и потому почти механически повторил вождь нации, но тут же встрепенулся: – Хотя мы с вами не имеем права так высказываться о наших вооруженных силах.
– Вы, как всегда, правы, господин маршал. А что касается русских… Уверен, что именно зимой они придут в себя и начнут контрнаступление по всему фронту. Особенно если подтянут сюда дивизии, сформированные из охотников-сибиряков, соответственно экипированных.
– Они же… неминуемо подтянут эти дивизии, – вновь впал в некое полузабытье Антонеску.
36
– Рассветает, братва, – заметил кто-то из пленных моряков, которые сидели возле трапа, неподалеку от Гродова. – И может случиться так, что это наш последний рассвет.
Гродову была понятна тревога этого парня. Погружая согнанных из разных лагерей пленных на баржу «Сатул-Маре», румыны так и не объяснили, куда их намереваются переправлять. И хотя Жодин пытался объяснить, что их везут в Румынию, среди солдат тут же появился слух о том, что на самом деле их вывозят в море, чтобы расстреливать прямо на палубе, и топить. Кто-то даже вспомнил, что в свое время белогвардейцы вывели на одесский рейд целую плавучую тюрьму и, открыв кингстоны, так и затопили вместе с заключенными. Жорка пытался успокоить паникеров, убеждая, что сведения, которые они с майором получили в лагере, верны, поскольку исходят от надежного человека, но Дмитрий сам удержал его от дальнейшей полемики:
– Не стоит ораторствовать, – едва слышно проговорил он. – Тот редкий случай, когда паника поможет поднять людей на бунт.