– Ты бы валил отсюда, – с нарочитым добродушием посоветовал Угрюм. – Подобру-поздорову. У меня от столичных жопошников тесто скисает.
– Я ищу того, кто надругался над вашей Эммой, – проникновенно сказал Дерек. Движение его руки в следующую секунду было легким и неуловимым: хлебный нож, лежавший на прилавке возле кассы, чиркнул Угрюма по левому плечу и вонзился в стену.
Форменный белый фартук пекаря, обрезанный слева, сиротливо повис на оставшейся лямке. Угрюм оторопело посмотрел на фартук, на нож, а потом перевел взгляд на Дерека.
Это было похоже на то, как рассерженный бык бьет копытом в пыль, готовясь кинуться. Конечно, папаша Угрюм при его комплекции вряд ли перемахнул бы через прилавок, но Дерек полагал, что при надобности эта громадина способна двигаться очень быстро.
– И я не жопошник, – с прежней проникновенностью произнес он. – Я просто меньше ростом, чем вы. Но это не помешает мне найти того, что лишил вас любимой дочери. Сколько было Эмме, шестнадцать? Вышла бы замуж, родила вам внуков… А какой-то ублюдок взял и загубил ее. И вы сейчас не хотите мне помочь. Играете на его поле.
Пекарь хлопнул ладонью по прилавку, и в это время стукнула дверь, и звякнул колокольчик – пришел покупатель. Дерек слегка покосился в его сторону: женщина в шубке. Папаша Угрюм махнул ладонью по лицу и дрогнувшим голосом спросил:
– Проходи, дочка, ты чего хотела-то?
– У вас тут просто такой вкусный запах, на всю улицу, – сказал знакомый голос. Дерек обернулся и увидел Аурику, снимавшую рукавички. – Захотелось чего-нибудь…
Она увидела Дерека и растерянно умолкла, словно эта неожиданная встреча была ей неприятна. Он вздохнул, поднялся со скамьи и сказал:
– Добрый день, дорогая.
Девушка опустила глаза и едва слышно откликнулась:
– Добрый день, Дерек.
Папаша Угрюм, который вытащил из-за прилавка корзину со сдобой, смерил Дерека и Аурику придирчивым взглядом и произнес:
– Вот, дочка, таких завитушек и у королевы не поешь. Ты с ним, что ли?
Он мотнул головой в сторону Дерека.
– Да, – ответила Аурика. – Это мой муж.
– Вот, значит, как… – вздохнул Угрюм. – Вот и Эми моя… эх!
Он махнул рукой и поджал губы, стараясь успокоиться. Его покрасневшее лицо болезненно дрогнуло. Дерек взял Аурику за руку – девушка пришла очень вовремя. Угрюм с удовольствием намял бы бока столичному франту, но ровесница дочери внезапно тронула его до глубины души.
– У нее горница была на втором этаже, – едва слышно произнес Угрюм. – Я-то сам, считай, неграмотный. Ну, имя свое написать могу, прочитать там что-то по складам. А она, голубка моя, всегда была тихая, слабая – к какой работе ее приспособить? Не тесто же месить… Я и говорю ей: Эми, учись. Жизнь вон какая стала, быстрая. Ученый человек всегда дорогу найдет, ученая жена мужу поможет. Книг у нее было – видимо–невидимо, она из столицы выписывала, я на книги никогда денег не жалел. Бывало, сяду вечером после работы, а она мне читает. То сказки, то про животных, то про артефакты эти, прости Господи. Век бы слушал…
Он снова провел ладонью по лицу и, выйдя из-за прилавка, повесил на двери табличку с надписью «Пекарня закрыта». Дерек подумал, что, возможно, эту табличку сделала покойная Эмма – пекарь дотрагивался до картонной полоски с такой осторожностью, словно это была святыня.
– Это ведь я ее нашел. Утро уже, давно пекарню открыл, а она все не спускается, – продолжал Угрюм. – Постучал к ней: Эми, дочка, что такое? Нет, тишина. Ну дверь-то я плечом высадил, а Эми на полу лежит. Ну зачем он так с ней, за что?
И тогда Аурика сделала то, что поразило Дерека до глубины души – она подошла к пекарю и обняла его.
– Ничего не говорите, – промолвила девушка. – Больше ничего не говорите, не надо. Просто поплачьте. Теперь можно.
Дерек дождался ее на улице: Аурика вышла примерно через полчаса, неся в руке бумажный пакет со свежей сдобой. Лицо девушки покраснело и припухло, под глазами залегли тени, а ресницы слиплись острыми длинными стрелками. Некоторое время они молча шли рядом, потом Дерек сказал:
– Не удивляюсь, что мертвый управляющий вашего имения заговорил именно с вами, Аурика. Вы невероятно добры.
– А вы нет? Он потерял единственное дитя, – чуть ли не сердито проговорила Аурика. Дерек подумал, что за хмурым тоном голоса она скрывает искреннюю грусть и сочувствие.
– Да, но никто не захотел поплакать вместе с ним, – ответил он. – Только вы.
Он неожиданно поймал себя на мысли о том, что эта девушка исподволь заняла слишком много места в его жизни. Сколько они знакомы? Четыре неполных дня и три ночи под одним одеялом – а кажется, будто вся жизнь прошла вот так, рядом.
– Вы так говорите, словно я сделала что-то предосудительное, – Аурика одарила Дерека острым взглядом из–под ресниц и тотчас же отвернулась. – А он рассказал мне, что у Эммы были две ранки на запястье, и вся она была белая и холодная, говорил и плакал. Это так жутко, когда такой большой человек плачет, как ребенок…